После этого она обхватила его руками. Так они и стояли, обнявшись, у фронтона дома. Над ними болтался желтый шарик, а из облаков на них безмолвно смотрел величественный вулкан.

Это был момент большого и маленького – мужчины и девочки, горы и дома. Я не видела лица Джека, но догадывалась – что-то происходит, что-то мощное и нежное. Потом они заговорили друг с другом без слов. Джек выпрямился и повел Схоластику к машине, где ждали мы с Бахати.

– Ты говорила, что завтра вернешься, – сказал он мне.

– Что? Я не поняла.

– Вчера. Ты сказала, что, может, сейчас не самое подходящее время, и что ты вернешься завтра.

Я удивленно смотрела на него.

– Завтра уже наступило, Родел Эмерсон. Вылезай из машины. Я отвезу вас с девочкой в Ванзу.

– Правда? – Искры восторга пронзили мой позвоночник. – А как же другие дети? – Я должна была вычеркнуть и другие имена. Мне требовалось выполнение обязательства.

Джек открыл дверцу и подождал, когда я выйду. Потом протянул мне огромную грубую руку. Когда я вложила в нее свою, он подержал ее мгновение, словно дав мне возможность передумать и пойти на попятную.

Потом пожал ее.

Это было молчаливое рукопожатие, безмолвное соглашение. И, хотя я только что познакомилась с ним, я уже знала, что могла доверять ему. Знала, что Джек Уорден сдержит свое слово. Что бы там ни было.

После ланча я пошла следом за Джеком в библиотеку. Там он развернул карту на полированном письменном столе из ореха и положил на нее три листочка с именами, которые я дала ему.

– В Ванзу мы поедем один раз, – сказал он, рассмотрев листочки. – Последние две деревни находятся по пути туда, да и числа близкие. Твоя сестра и Габриель, вероятно, так и планировали. Вместо того, чтобы ездить взад и вперед, сначала мы поедем в Бараку за Джумой. – Он постучал по карте. – Мы можем отправиться туда прямо завтра, привезем его на ферму. Следующая поездка будет через неделю. Мы поедем с ним и Схоластикой, заглянем в Маймоси и Магесу, а оттуда доберемся до Ванзы. – Джек посмотрел на меня, словно ища подтверждения.

Его силуэт вырисовывался на фоне окна; вокруг него в косых лучах света плясали пылинки. Кончики его волос сияли бледным золотом в тех местах, где их касалось солнце. Джек немного напоминал темный рисунок углем, насыщенный солнцем. Он все еще был замкнутым, все еще баррикадировался изнутри, но все же слегка приоткрылся.

У Джека не было желания возвращаться в мир, забравший у него дочку. Он сделал свое дело, исполнил роль героя и спас три жизни – женщину, ее не рожденного ребенка и маленького сына, – но его не утешал тот факт, что они были живы или что он сам был жив. Лили погибла, и Джек находился в непрестанной, мучительной агонии. И все же он ждал ответа, глядел на меня так, словно впервые заметил мое существование.

– Это замечательно. – Если бы он мог меня видеть сквозь вихрь боли, если бы он мог видеть что-то рядом с собой, я бы точно, черт побери, не замечала его грубости. Кроме того, мне было что сказать мужчине, который хранил в своей мрачноватой библиотеке яркую связку воздушных шаров.

– Для меня это память о Лили, – пояснил он, когда заметил, что я смотрю на шары. – Каждый раз я покупаю новую связку, когда бываю в городе. Шары были последней вещью, которую она попросила у меня. Желтые шары. Она собиралась привязывать их к Аристутлю, чтобы не искать его среди травы, – пояснил он, возвращая мне листочки.

Я подумала о том, что Мо и Лили все-таки присутствовали в желтых бумажках, которые я держала в руке, в этих желтых шарах, в черепахе, невидимой за письменным столом, но тащившей яркую вспышку желтого цвета.