[3] Епитимья́ (др.-греч. ἐπιτιμία, «наказание») – разновидность нравственно-исправительной меры (наказания) по назначению священника за совершённый грех. Состоит в исполнение христианином определённых требований в виде молитв, ограничения в еде на какой-то срок и так далее.

[4] «Галлия по всей своей совокупности разделяется на три части. В одной из них живут бельги, в другой — аквитаны, в третьей — те племена, которые на их собственном языке называются кельтами, а на нашем — галлами» (пер. с латыни М. М. Покровского). Начальная фраза «Записок о галльской войне» Гая Юлия Цезаря. По этой книге, написанной простым языком, нередко учили латинскому языку.

3. Глава 2

Жиль бежал через лес не разбирая дороги, его душили слёзы. Урсюль отдают в аббатство Шампвер! Никогда ещё не было, чтобы оттуда кто-то возвращался в мир, а не принимал постриг. Парень краем уха услышал, как отец объяснял соседу, зачем вместе со старостой едет в аббатство… и после его слов мир рухнул. Самая красивая девушка деревни. Не зря староста весь год отказывал сватам, придирчиво выбирая дочери жениха. Жилю отец не раз заявлял, что разрешит сыну жениться, только когда отец Аббон доучит и благословение даст. Жиль был уверен, что благословение получит в ближайшие несколько недель, не зря священник о чём-то намекал… А там недалеко и до Пятидесятницы, после которой принято засылать сватов. Парень думал, что ему-то староста уж не откажет. Жиль самый завидный в деревне жених, единственный на все дворы грамоте учён, и отец его в округе единственный мастер по коже, тоже не последний человек в деревне. Урсюль тоже вроде была довольна, что в девках ещё на год засиделась и может сватов от Жиля дождаться. Когда в прошлом месяце из церкви домой со службы на Вознесение Господне обратно шли, она и шепнула, что он парень хоть куда, поэтому… И так на него взглянула тогда, что кровь бросилась в голову, а в животе потянуло сладкой истомой. Теперь всё кончено. Они никогда не увидятся, Жиль никогда не встанет с ней у алтаря.

Сев на корень большого дуба, Жиль, наконец, дал волю слезам. Здесь можно, здесь никто не увидит. А когда слёзы кончились, просто лёг на траву и принялся смотреть на зелёные кроны деревьев и небо, по которому медленно и тягуче плыли облака. Не заметил, как подошёл отец Аббон.

– Рыдаешь, – усмехнулся священник. – Ну, ну. Вставай и пойдём со мной.

– Оставьте меня, отче…

– Встань. Я сказал.

За последний год старик высох, ходил, опираясь на палку, и обычно говорил тихо. Но сейчас в громовом голосе прозвучала такая сталь, что повиновался бы, наверное, даже латник. А уж тем более парень, привыкший во всём слушаться наставника. Жиль понуро встал и, стиснув зубы, посмотрел на отца Аббона: повинуюсь, но против воли. Священник заковылял прочь, уверенный, что парень не осмелится задержаться и пойдёт следом.

– Запомни, сын мой. Сказано было Иоанном Богословом: грех – это всякое нарушение закона, данного Господом нашим. И чем тяжелее проступок совершённый, тем сильнее отмеряет Вседержитель наказание, чтобы задумался грешник и в следующий раз не сотворил подобное. А за смертный грех наказание положено вдвое.

– Да при чём тут грех, отче? – буркнул Жиль, подобрал с земли ветку и начал бездумно обрывать с неё листочки.

– А то, что гордыня есть тягчайший из грехов, так как суть её презрение ближнего и омрачение ума и сердца, которое ведёт к отрицанию законов Божьих и потере любви к Нему и к ближнему своему.

– Гордыня? О чём… Отче, да вы это про Урсюль? Да она!..