Открыв дверь своего кабинета, Волков сел за стол. Можно немного побыть в одиночестве – столы других сотрудников пусты: кто на заданиях, кто на фронте, кто в госпиталях.

За окнами серыми простынями повисли облака, выгнулись парусами, закрыли небо над крышами домов, слоями наплывая друг на друга. Снег давно сошел, нежно зеленели деревья в парках. А та ночь, прекрасная и сумасшедшая, словно пришедшая к нему в видениях, ночь с зеленовато-призрачной луной, черными тенями ветвей, студеным ветром, прилетевшим с просторов закованного льдом океана, разметавшимися по подушке тонкими русыми волосами и тихим родным дыханием рядом, казалась ему далекой волшебной сказкой. Как ему вернуть все это? Нет, не луну и ветер, но человека?

Сколько еще придется пройти и испытать, прежде чем он снова сможет, проснувшись среди темноты и тишины, услышать рядом ровное дыхание и, стесняясь собственной нежности, коснуться ее волос ладонью? Кто только придумал войны, поединки разведок, измены, подозрения, поделил людей на своих и чужих, заставил их исповедовать разные идеалы и убивать тех, кто их не разделяет? Что все это по сравнению с вечным таинством жизни, по сию пору никем не разгаданным, не познанным до конца?

Вспомнился профессор математики Игорь Иванович, размышляющий над загадками времени, и его слова, что тебя обязательно должны ждать и даже на войне существуют любовь и дети. И еще о том, что надо смело посмотреть потом людям в глаза, давая отчет о прожитом и сделанном тобой, а время неумолимо, и еще ни разу никому не удалось повернуть его вспять.

Позвонить ему, поздороваться, воспользоваться давним приглашением, зайти в гости и провести вместе вечер, слушая пластинки и мелкими глотками прихлебывая из старых чашек горячий чай, уютно устроившись в кресле и глядя на ровные ряды книг в шкафах?

Будешь чувствовать себя почти как дома, а беседы с профессором – пир ума и чувств, ни с чем не сравнимая роскошь общения с интересным человеком. Такой вечер тоже останется в памяти, и потом, уже там, можно вспоминать его, как ту ночь, после которой они даже не простились с Тоней. Воспоминания помогают, поддерживают, как опоры, слабеющую иногда душу – человек не сделан из железа.

Протянув руку к телефонному аппарату, Антон медленно отвел ее назад – нет, нельзя, да и время, проведенное у профессора, не наверстаешь. Пусть он, вместе с воспоминаниями о Тоне, останется его маленькой мечтой-загадом, властно зовущей назад, в Москву, притягивая незримой нитью к знакомым с детства местам.

Открыв сейф, он достал документы и бросил взгляд на часы – сейчас должен зайти Семенов. Сядет напротив, сунет в рот мятую папиросу, улыбнется глазами, и станет на душе спокойнее от того, что рядом с тобой надежный товарищ, понимающий тебя с полуслова-полувзгляда. Спасибо Ермакову за такого напарника и мысленное «прости» за сорвавшиеся с языка злые слова недоверия.

А когда вернется, – тьфу-тьфу, чтобы не сглазить удачу, – станет видно, как Ермаков решил повенчать его с Тоней. Прочь мысли о жерновах власти – человек всегда хочет надеяться на лучшее, даже на войне…

На душе у Ромина было погано: все планы полетели к черту из-за внезапной болезни усатого тупого обормота Скопина, чтоб ему пусто…

Ромин плюнул в открытое окно служебного купе, тыльной стороной ладони вытер губы и, прищурившись от бьющего в лицо встречного ветра, выглянул – поезд втягивался на длинный перегон, чадно дымил впереди паровоз, мерно отсчитывали стыки рельсов колеса, изредка выбивая ребордами искры, – машинист тормозил.