– Да, – сказал Алекс. – Так мы и живем. И на новый корабль крысы заселяются еще в доках.
– Удивительно, – сказала Роза. – Странно…
– Так мы и живем, – повторил он. – Ты примешь на борт новую команду и защитишь Гедонию?
Роза повернулась к нему. Кивнула. Несколько секунд они смотрели друг другу глаза в глаза.
– Да, капитан.
Кто-то – то ли Хасан, то ли Демьян – удовлетворенно крякнул.
– Мне было интересно с вами, – добавила Роза. – Все это так… по-человечески…
Алекс подумал, что она права. Это было очень по-человечески – привыкнуть жить с грызущей тебя изнутри болью. Привыкнуть, но не смириться. Приспособиться. Приручить свою боль.
Может быть, потому, что люди хоть и стремятся к совершенству, но прекрасно знают, что оно недостижимо?
– Мне тоже было интересно с тобой работать, – кивнул Алекс. И посмотрел на Трейси: – Добавь в счет к правительству Гедонии пятьсот кредиток накладных расходов.
– Уже, капитан, – ответил Трейси.
Алекс закрыл глаза.
Вот так оно все и заканчивается.
Кто-то получает лучший в галактике боевой корабль, укрощенный и покорный. Кто-то – немного денег… ладно, пусть даже – много денег.
Но то, что им нужно, – за деньги не купишь…
«Алекс…»
«Да, Роза?»
Корабль не пошел на зрительный контакт – и Алекс не стал его требовать.
«Я хочу сделать вам подарок, Алекс. Всему вашему экипажу».
Алекс не ответил – но предчувствие чего-то чудесного, небывалого вдруг наполнило его – как в первый раз, когда он увидел «Серебряную Розу» на черном бархате космоса…
«Вероника. Ее ребенок мертв. Но остался образ… то представление о мальчике, которое живет в ее разуме. Закажите тело – правительство Гедонии пойдет вам навстречу. И подключите меня вместе с Вероникой к трансмиттеру».
«Ты уверена, что Веронику устроит бездушная кукла?»
«А я – кукла? – Алекс услышал тихий смех. – Это будет странный человечек. Наполовину из материнских мечтаний и комплексов… наполовину – из меня. Но и вы все странные, Алекс. Пройдет год-другой – и он станет настоящим ребенком. Каким – не знаю… ведь это будет лишь малая часть меня».
«Это уже зависит от нас».
«Да, Алекс. Всегда все зависит от человека – и от тех, кто рядом с ним».
Он не стал говорить «спасибо» – в этом никогда не бывает нужды в откровенном разговоре.
Да это и не принято среди калек, по мере сил поддерживающих друг друга.
«Л» – значит люди
Он лег спать человеком. Ритмично билось сердце, прогоняя кровь по сосудам, ныла ушибленная лодыжка. Две руки, две ноги, загорелая кожа, короткая стрижка… Все как положено.
Среди ночи он проснулся. Слабый свет из залитого бронестеклом окна падал на стойку у изголовья. Янтарно желтела нашивка на рукаве посеревшего под цвет стен комбинезона: «Ингвар Вистин. 37 лет. Десантный Корпус. ГРИМ».
ГРИМ.
Ингвар лежал, чувствуя, как расползается по телу жгучая, мучительная боль. Словно тысячи крошечных москитов впивались в него изнутри тонкими отравленными жалами.
ГРИМ.
Все как положено. Он уже четвертый час на планете. Пора…
Пошатываясь, придерживаясь за стены, Ингвар выбрался из комнаты. Идти было трудно – ноги укорачивались, причем неравномерно, левая оказалась гораздо длиннее правой. Временами колени подгибались назад.
Яркие лампы на потолке коридора были почти невидимы. Зато в стенах проступила пронзительно синяя мерцающая паутина: кабели и провода, линии энергопитания и связи. Он начинал видеть в нечеловеческом спектре. Из-за спины Ингвара обдавал прозрачным голубым ветром главный локатор станции.
Люк шлюзовой камеры Ингвар открывал несколько минут. Пальцы на руках уже исчезли, превратившись в длинные, твердые как сталь шипы. Почти таких же усилий стоило закрыть люк. Зато теперь Ингвар оказался у цели.