Все трое вдруг быстро спрыгнули с крыльца и начали бежать в противоположную от нас сторону, изображая кривляния страха и ужаса. Это было просто… противно? Я стояла и не понимала, почему одноклассникам Эрики хоть кто-то не объяснил, что подобное отношение  – это не нормально.

— Ну и чего ты добилась? – снова недовольно отозвалась Эрика. – Только опозорила меня.

В ответ я присела перед ней на корточки, положила руки на плечи и заглянула точно в глаза. Такой уровень неожиданной близости, казалось, чуть не заставил её отпрыгнуть от меня, подобно боязливой злобной кошке. Однако она сдержалась, отвечая мне лишь хмурым недовольством.

— Ну что?! – раздраженно прорычала девочка. – Чего тебе неймется?!

— Скажи мне, пожалуйста, ты рассказывала папе или учителям о том, как эти мальчишки с тобой обращаются? – игнорируя её дерзость, очень вдумчиво и серьезно спросила я.

Эрика, встретившись с такой неожиданной серьезностью, кажется, даже растерялась. Словно привыкла, что все прочие её «гувернантки» просто закрывали глаза по первому её требованию. Будто если ребенок говорит: «всё нормально», это повод пускать такое на самотек…

— Нет, и ты не смей говорить о таком отцу, – со всевозможной строгостью резко приказала Эрика и скинула со своих плеч мои руки. – Я сама справлюсь. Это глупая проблема, которую я могу решить сама. Да это даже не проблема. Мне вообще плевать, что они говорят.

Я смотрела на неё и понимала, что она пытается храбриться и обманывает саму себя. Желание нравиться отцу и казаться его идеальным солдатиком настолько въелось в её разум, что для неё прийти и попросить у него помощи в такой вот сложной ситуации было чем-то, за что он будет её осуждать. Конечно, смеющиеся мальчишки – это мелочь, когда твой папа командует войском и является советником короля, но сколько было случаев, когда дети ломаются из-за издевательств в школе. Это точно не тот случай, когда родители имели право оставаться в стороне. С другой стороны, сейчас я не могла просто взять и объяснить ей всё это так, чтобы не получить в ответ озлобленности. Поэтому я постаралась поймать ладошку Эрики в свои руки и с теплотой сжать ту, говоря мягче и заботливее:

— Хорошо, послушай, я ничего не скажу твоему папе, но что насчёт учителей? Ты говорила об этом со своими учителями?

Девочка опять насупилась, но ладошку не убрала.

— Мои учителя и сами не знают, что со мной делать. Ты что думаешь, эти мальчишки бы издевались просто так? Я всё ещё тут единственная девочка, которая и правда контролирует свои силы хуже, чем остальные, в то время как они уже вовсю обращаются.

— Эй, нет, послушай, – я добавила уверенности в голос. – То, что ты не такая, как они – это совсем не значит, что учителя имеют право смотреть на тебя как на лишнее звено или обузу. Наоборот, раз такая ситуация складывается, им нужно объяснить всем этим задирам, что мальчики должны с уважением относиться к девочке, даже если она всего одна в школе. И я уверена, они сделают это, если ты расскажешь, как с тобой обращаются.

— Ой, давай не будем. Просто пойдем уже домой. У меня занятие.

Эрика попыталась потянуться в сторону ворот, но я сжала её ладошку сильнее.

— Нет, мы так просто эту ситуацию не оставим. Даже если мне самой придется идти и каждому мальчику в твоей школе объяснять, что твоя особенность – это гордость, а не недостаток, я пойду это делать.

— Послушай, я понимаю, что ты хочешь остаться у нас работать и поэтому пытаешься меня опекать, но Я. ХОЧУ. ДОМОЙ, – на последних словах Эрика перешла на грубое шипение, она готова была прикрикнуть на меня, но явно не хотела привлекать внимание.