Штандартенфюрер снова сел за стол.

– Мы не смогли добыть надежные разведданные об американской программе вооружений по причине мер безопасности, которые, как вы догадываетесь, предотвращают любую утечку. – Он снова улыбнулся, глаза его немного расширились. – Но теперь, возможно, образовалась крохотная щелочка. Возможно. Не более того.

Гюнтер снова ощутил волну возбуждения, легкую дрожь внутри.

– Моя миссия связана с этим?

Гесслер откинулся в кресле. Вид его вдруг сделался усталым.

– Обстановка не самая благоприятная. Как бы я хотел, чтобы фюрер снова появился в прямом эфире, обратился к нам, как прежде. В России начинается очередная зима, поезда со снаряжением для армии снова подвергаются атакам. Русские знают, как выживать в тех краях, какой травой питаться, как защититься от холода и пережить морозы ниже сорока градусов. Мы уверены, что они готовят очередное зимнее наступление, снабжая войска с заводов, построенных в глухих лесах, далеко за Уралом. Наши ракеты там почти бессильны, мы не знаем, куда их нацеливать. А это движение Сопротивления в Испании, Италии, Британии и Франции… – Он покачал головой, потом пристально посмотрел на Гюнтера. – Чтобы победить в войне с русскими, нам нужно знать то, что знают американские ученые.

Гюнтер беспокойно заерзал в кресле. Если уж полковник из разведки СС делает такие пессимистические заявления, что говорят Шпеер и армейские чины? Гесслер поймал его взгляд и снова сел прямо, хмурый и официальный.

– Вы слышали о деле Тайлера Кента? – спросил он отрывисто.

– Кент был нашим сторонником. Работал в американском посольстве как раз накануне победы в сороковом году.

– Да. Он передавал ценную информацию о контактах между Черчиллем и Рузвельтом, пока его не арестовали. Знал некоторых британских фашистов – например, Моула Рэмзи, нынешнего министра по делам Шотландии. Английская контрразведка вычислила его. Посол Кеннеди, который здесь уже давно, смотрит на все сквозь пальцы и симпатизирует нам. У нас есть в посольстве агенты, новые Тайлеры Кенты, и пару недель назад один из них сообщил кое-что весьма интересное. – Гесслер подался вперед и сплел пальцы. – Один американский ученый – по некоторым причинам я не могу сообщить, в какой области он работает, скажу только, что это недалеко от разработки оружия, – приезжал в Англию на похороны матери. Его зовут Эдгар Манкастер. По рождению он англичанин, хотя лет двадцать назад принял американское гражданство. По сведениям нашего человека из посольства, сотрудники госбезопасности с Гросвенор-сквер были обеспокоены тем, что Манкастер разгуливает по Лондону сам по себе.

– Он сочувствует Сопротивлению?

Гесслер замотал головой:

– Ничего подобного. Убежденный сторонник изоляционизма и могущества Америки. Проблема не в этом. После недавнего развода он стал подвержен неуправляемым приступам алкоголизма. Некоторое время Манкастер провел в Лондоне, пытаясь продать дом матери. И похоже, более или менее контролировал себя. А потом вдруг ушел в загул. За ним наблюдали, но в тот вечер он не пришел отмечаться в посольстве, как положено. Затем от него поступил телефонный звонок: оказалось, он лежит в бирмингемской больнице со сломанной рукой.

– Как это произошло?

– Он поехал навестить брата, геолога, работающего в Бирмингемском университете. Между ними вспыхнула ссора, и братец вытолкнул нашего американского приятеля из окна.

– Он тяжело травмирован?

– Всего лишь сломал руку. Вот только американцы вытащили его из больницы, несмотря на поврежденную руку, арестовали, запихнули в самолет и отправили в Штаты. Местом назначения, если верить нашему агенту в посольстве, стала тюрьма Фолсом в Калифорнии: изоляция, предельная секретность.