– Но вы-то тут никого не знаете, – неожиданно обозлился Миша, – а я пятый год стою и всех ихних друзей и родственников различаю… Полина аккуратная…

– Ну ты сказал, – хихикнул парень.

Миша замолчал. Я села в «Рено» и, стараясь не смотреть на кровавые лужи, тронулась с места. Уже подъезжая к Москве, я запоздало удивилась, почему Миша звал своего коллегу, такого же молодого парня, на «вы»?

Дегтярев встретил меня без улыбки.

– Полина! – выкрикнула я с порога.

Александр Михайлович кивнул.

– Ты уверен? – цеплялась я за последнюю на-дежду.

– Абсолютно!

– А врач ее осматривал, может, жива?

– Не может, – отрезал полковник, – там все кости перебиты, разрыв печени и легких, перелом шейных позвонков…

– Ты должен немедленно открыть дело!

– По какому факту? – вызверился приятель. – Где предусмотренный законом случай?

Я села на стул, расстегнула куртку и устало сказала:

– Ну посуди сам! Сначала она по непонятной причине умирает…

– Ничего странного, – отрезал полковник, – я проверил. «Скорая» констатировала сердечный приступ. Самая обычная вещь.

– Но не в двадцать же лет!

– Ей двадцать три.

– Тоже не возраст. Ладно, хорошо, согласна, пусть дикая вещь, произошедшая в клинике, случайность, но взрыв машины? Сама по себе она не взлетит на воздух.

– Кто сказал про взрыв? – удивился Дегтярев.

Я растерялась.

– Но ведь «Жигули» загорелись, погибла Лена, подруга Поли…

– Ничего криминального, следов тротила не нашли, просто замкнуло электрику, вот и полыхнуло…

– Хорошо, пусть и это происшествие без злого умысла, но убитая дама в примерочной? Ведь туда вошла Поля, и никто не знал, что женщины поменялись кабинками!

– С чего ты взяла про выстрел?

– Полина сказала, а ей милиционер объяснил!

– Глупости. Никто никого не убивал.

– Я сама видела кровь!

– Ну и что? У умершей был туберкулез, просто случилось легочное кровотечение, и несчастная погибла в примерочной. Жаль, конечно, но опять ничего особенного.

– Но в занавеске была дырочка, такая круглая, с опаленными краями…

– Ерунда, – не сдавался Дегтярев, – кто-то случайно приложил к драпировке сигарету, от пули остается совсем другой след.

Я в растерянности добавила:

– Но Поля сама мне сказала, что кто-то за ней охотится…

– У Полины в голове солома, – обозлился Дегтярев, – вернее, была, потому она и разбилась! Виданное ли дело – так гонять…

– Она всегда ездила осторожно.

– А сегодня изменила этому правилу. Кстати, ты разрешила ей взять «Форд»?

– Нет, – пробормотала я, – она вчера не про-сила…

– Вот видишь, – удовлетворенно вздохнул приятель, – совершенно безголовая девица, сначала хватает бесцеремонно чужую машину…

– Но ее «Жигули» сгорели, – попыталась я оправдать девушку, – она небось только утром сообразила, что в институт не на чем ехать! Кеша с Зайкой отбыли в семь, за Маруськой школьный автобус прибыл в полвосьмого, а Поля только через тридцать минут после этого сообразила, что до города не добраться, ну и прихватила «Форд». Кстати, она хорошо знала: я всегда даю машину, если кому надо.

– Ага, – кивнул Дегтярев, – значит, она не захотела тебя будить?

– Именно!

– Влезла в иномарку и, естественно, не справилась с управлением. Сама виновата!

Честно говоря, я не ожидала от Дегтярева такой жестокости, но, наверное, профессия накладывает отпечаток на поведение. Вот и для моей подруги, Оксаны, человек, лежащий на операционном столе, всего лишь тело.

– Не могу жалеть больного, – говорит она, – потом обязательно проникнусь, а во время вмешательства ни за что.

И Женька зовет трупы «жмуриками», и Аркадий совершенно спокойно советует клиентам-»браткам», как лучше избежать ответственности. Он не думает в момент обсуждения стратегии поведения обвиняемого на суде, что перед ним убийца или разбойник. Работа есть работа, и иногда она огрубляет человека, лишает его эмоций.