Как и Ребекка, Вальтер обратил на Тею внимание. Одобрение Вальтера каким‐то образом переплетается с теплотой Ребекки. Все это происходит под одной крышей, в дарующем безграничные возможности Схаубурге. Задники и конструкции Вальтера необыкновенны. Протяни руку – и сорвешь ягоды, а среди пейзажей можно поселиться. На всей земле Божьей не сыскать человека талантливее, но дело не только в его красоте, голосе, руках, гении. Все в нем неповторимо, даже те фрагменты, до которых Тея еще не дотянулась. Ему двадцать пять, он мечтает путешествовать по городам Европы и создавать декорации, каких не видывали Друри-Лейн [8] и Парижская опера. Это будут голландские шедевры из красок и дерева.

Тея слушает речи Вальтера о побеге, о новых начинаниях, о том, как он заслужит высочайшее уважение, и между этими строками она видит место для себя в его парижской постели, крючок для ее плаща у его лондонской двери. Облечь Вальтера в краски его будущего так просто, ведь кисть уже у него в руке. Легко представить, как из ничего он создает целый мир. Тея понимает, что мечты Вальтера осуществятся, по тому, как легко порхает его кисть по декорации, как благодаря одному лишь волшебству его мастерства возникают деревья и пляжи, лесные рощи, венецианские палаццо и скромные фермерские домики. Восхищение Теи его талантом неотделимо от предвкушения его как мужчины. Тея неспособна разделить эти два чувства, неспособна распутать то, что сплетается воедино быстрее, чем она успевает осознать, да и не хочет. Бывают дни, когда она одержима всем тем будущим, которое обещано и ей, если все продолжится как есть. Даже облака на небе, когда она идет после встречи домой, складываются в черты лица Вальтера. И глубочайшую радость Тея находит в том, что он чувствует то же самое. Они тесно слились в своем мирке, навеки любящие.

Оставив Ребекку в ее комнате, Тея следует за Вальтером по сумрачным коридорам Схаубурга, мимо свернутых канатов и сброшенных после завершенного представления костюмов, из которых будто испарились герои. Тея так хорошо знает дорогу в мастерскую, что могла бы найти ее с закрытыми глазами. Вальтер толкает дверь и отходит в сторону, чтобы пропустить Тею. Ей нравится здесь, нравится запах льна, краски, свежераспиленного дерева. Ей нравится бродить среди наполовину сделанных декораций, под аркой, что еще не раскрашена, или открывать маленькую дверку, которая ведет лишь к груде тряпья. Все это напоминает прихожую будущей жизни. Однажды, совсем скоро, Тея чувствует это всем своим существом, они выйдут из мастерской, и что‐то изменится. Что‐то будет построено, раскрашено, крепко поставлено на ноги.

– Я занят пальмами, – говорит Вальтер. – Новые декорации. «Жизнь есть сон» Кальдерона.

– О да, – отзывается Тея, хотя пьесу не читала. Нужно будет обязательно это сделать.

– Постановщик желает перенести действо в жаркие края, и я предложил пальмы. Пусть зрителю захочется сорвать с себя шерстяную одежду.

Тея замирает перед тремя высокими полотнами. Набросок побережья совсем не похож на морские пейзажи Нидерландов – ни темно-коричневых или синевато-серых вод, ни усеянной камнями отмели. Вода почти бирюзового цвета, она простирается бесконечно далеко, к горизонту. К берегу прибило огромные витые раковины, они покоятся на песке, почти как живые, и загадочное, скрытое от взора нутро так и манит познать их ближе. Бледно-желтый песок ведет к опушке леса, где огромные деревья кренятся в разные стороны, отбрасывая тени.

Вальтер указывает на верхнюю часть задников.