Ротшильды и прежде сталкивались с конкуренцией в периоды экономического подъема; однако они имели обыкновение вытеснять конкурентов в периоды спада. Исключением стали 1850-е гг. В определенный момент на международных рынках капитала стало невозможно удовлетворять спрос со стороны новых банков и железнодорожных компаний в сочетании с займами государств – участников Крымской войны; кроме того, такой высокий спрос отрицательно сказывался на устойчивости мировых валют. Замедление стало заметно еще до окончания войны; крах наступил в августе 1857 г., когда приостановил платежи крупный американский банк «Огайо лайф иншуранс энд траст компани». После него началась цепная реакция;

другие американские банки банкротились один за другим. Кризис быстро перекинулся на другую сторону Атлантики, в Глазго и Ливерпуль, где обанкротились по меньшей мере четыре банка, а также в Гамбург; возможно, такая же участь постигла бы и англо-американский банк «Пибоди и К^>о» в Лондоне, если бы не заем на 800 тысяч ф. ст., предоставленный Английским Банком. Насколько можно судить, тот кризис не особенно сильно затронул дома Ротшильдов. И хотя прибыль Лондонского дома в 1857 г. значительно сократилась (до каких-то 8 тысяч ф. ст.), банк получил прибыль; Неаполитанский дом находился в лучшем положении, хотя и у него 1858 г. выдался плохим.

В то тяжелое время главной причиной контратаки Ротшильдов против Перейров стала французская денежная политика, что редко принимают во внимание. Важным поворотным пунктом в их соперничестве стали выборы Альфонса де Ротшильда в регентский совет (совет директоров) Банка Франции. Если смотреть на дело с позиции влияния Ротшильдов как акционеров Банка, казалось вполне естественным, что член семьи в конце концов стал регентом. В 1852 г. Парижский дом держал свыше 1000 акций Банка Франции; по данным Плесси, это количество росло; оно достигало пиков 1499 в 1857 г. и 1616 в 1864 г. Более того, отдельные члены семьи держали до 200 акций Банка Франции в своих личных портфелях. Даже если сделать скидку на высокую концентрацию владения акциями, можно предположить, что Ротшильды были крупнейшими акционерами Банка Франции.

Тем не менее регентство Альфонса по ряду причин было противоречивым. Во-первых, несмотря на большой пай, до 1855 г. Ротшильдов не допускали на Генеральную ассамблею Банка (теоретически потому, что Джеймс официально оставался иностранцем). Во-вторых, хотя до него в совет директоров вошел выкрест д’Эйхталь, Альфонс стал первым регентом-иудеем. В-третьих, что самое главное, его назначение совпало с потенциально важными дебатами о будущем самого Банка. Видимо, этим объясняется, почему собрание 22 января 1855 г., на котором обсуждали возможность ввести Альфонса в регентский совет, стало самым посещаемым за тот период: в число 138 членов совета с правом голоса входили Мирес и братья Перейра. В виде исключения выборы прошли в два тура, прежде чем Альфонс набрал бесспорное большинство, опередив двух других кандидатов. И хотя члены регентского совета Банка Франции не принадлежали к высшей банковской касте, избрание Альфонса стало важным водоразделом. Наконец-то Ротшильды сравнялись с такими семьями, как Малле, Давийеры и Хоттингеры. Что еще важнее, после избрания Альфонса у Ротшильдов в важный период времени появился свой представитель в Банке Франции. И пусть в 1860-е гг. Альфонс принимал в работе Банка лишь формальное участие, невозможно отрицать влияния Ротшильдов на французскую денежную политику в 1850-е гг. Оно сыграло решающую роль в конфликте Ротшильдов с Перейрами.