Помимо бума начала 1850-х гг., главной причиной для возникновения новых банков стала революция в средствах сообщения, начатая с приходом телеграфа. Хотя телеграф изобрели еще в XVIII в., а успешная демонстрация его применения прошла в 1830-е гг., телеграф получил реальное влияние на международные финансы лишь после 1848 г. В 1850 г. телеграфные линии ввели в коммерческую эксплуатацию в Соединенных Штатах, Англии, Пруссии, Франции и Бельгии; но настоящим водоразделом стал подводный кабель Дувр— Кале, проложенный в 1851 г. Еще до прокладки кабеля Юлиус Рёйтер[35] писал в Нью-Корт: «Если вы примете наши услуги по передаче берлинского и венского обменных курсов, мы обязуемся не передавать эти сведения никаким другим лондонским банкам; более того, мы обязуемся возместить вам убытки, если какая-либо телеграмма не придет в установленный срок». Однако любая такая монополистическая договоренность давно утратила силу в континентальной Европе и недолго продержалась в Лондоне.

Возможно, именно этим объясняется странно враждебное отношение Джеймса к новшеству, которое, как казалось, он должен был приветствовать. На протяжении 1850-х гг. он неоднократно жаловался, что «телеграф губит нам все дело». Дело в том, что с помощью телеграфа гораздо легче было делать то, что Ротшильдам так изобретательно удавалось раньше, а именно регулировать финансовую деятельность между филиалами, расположенными далеко друг от друга. Многие конкуренты Ротшильдов теперь стремились следовать их примеру с помощью «проволоки»: к 1860-м гг. такие франкфуртские семьи, как Шпейеры, Штерны и Эрлангеры, учредили филиалы в Лондоне и Париже, а Шпейеры также и в Нью-Йорке. «Похоже, – жаловался Джеймс в апреле 1851 г., – что вчера множество немецких мошенников продали [французские] железнодорожные акции в Лондоне с помощью телеграфа… С тех пор как телеграф стал доступен, люди работают гораздо больше. Каждый день в 12 они посылают депешу, даже по незначительным операциям, и в тот же день еще до закрытия биржи уже получают [прибыль]». Когда-то Ротшильды значительно опережали конкурентов благодаря непревзойденной системе курьеров и почтовых голубей; но теперь «новости может получать кто угодно». Джеймс понимал, что у них нет другого выхода и придется «делать то же самое», и все же изобретение телеграфа казалось ему «позором». Даже когда он уезжал в летний отпуск на воды, и там не было отдыха от дел: «Приходится слишком много думать, даже принимая ванны, что нехорошо». Его жалобы в 1870-е гг. повторял его сын: хотя у Ротшильдов не оставалось другого выхода, кроме использования новой техники, они всегда жалели, что с помощью телеграфа важные финансовые новости стали доступны всем, и по-прежнему писали друг другу письма в привычной для себя манере вплоть до Первой мировой войны.

Конечно, значение таких жалоб не следует преувеличивать. В действительности, хотя Ротшильды сталкивались в Европе с растущей конкуренцией, они по-прежнему играли в собственной лиге, будучи подлинно всемирной компанией. Более того, ряд крупнейших операций в 1850-е гг. они совершили на тех континентах, куда телеграф еще не дотянулся. До 1866 г. не было телеграфной связи Европы с Северной Америкой и Индией; до 1869 г. – с Латинской Америкой; а с Австралией телеграфная связь появилась лишь в 1873 г. В этих регионах по-прежнему хорошо зарекомендовала себя традиционная система Ротшильдов, состоящая из полуавтономных агентов, которые писали регулярно, но не ежедневно. Конечно, и европейские агенты продолжали делать свое дело: Вайсвайлер и Бауэр в Мадриде; Сэмьюэл Ламберт, сменивший своего тестя Рихтенбергера в Брюсселе; к ним присоединялись новобранцы вроде Ораса Ландау, который служил в Константинополе, а затем в Италии. Но их роль сборщиков сведений была уже не столь важна, как раньше, хотя, конечно, конфиденциальная политическая информация по-прежнему пользовалась большим спросом. Такую информацию можно было приобрести, только если агент обладал достаточно большими связями. Однако в тот период большую стратегическую роль приобретали более отдаленные агенты.