Во-первых, именно их отпечатки она только что видела на земле, а во‐вторых, именно такими копытцами заканчивались ноги той страшной женщины, которая недавно явилась Маше во сне и которая погубила Ивана Горностая!

Воспоминание об этом чарующем имени, словно порыв ветра, пронеслось вокруг Маши, закружило ее, и она вдруг с отчетливым ошеломлением поняла то, в чем даже себе не признавалась: искусило ее идти в Завитую, сделало это желание неодолимым не столько вдруг проснувшаяся память детства и ностальгия по прошлому, а имя Ивана Горностая, стремление помочь ему!

Поступившись, напомним, укоренившимися принципами!

Коза между тем неприятно замекала, угрюмо глядя на Машу продолговатыми черными глазами.

Маша удивилась. Не то чтобы она в козах хорошо разбиралась, но черноглазых коз видеть ей еще не приходилось.

– Чего тебе? – опасливо спросила она, и ответом было мемеканье погромче, которое звучало довольно угрожающе.

Пес залаял.

Это напоминало диалог – не понятный дословно, но вполне ясный по смыслу. Происходило выяснение отношений или шел поиск ответа на вопрос, кто здесь круче.

Наконец коза как-то странно покачала головой, такое впечатление, обреченно, смиряясь, – и, развернувшись, потрусила в деревню, виляя куцым хвостиком и оставляя в пыли следы, однако они мгновенно исчезали.

Коза была, а следов не было!

Пес отклеился от Машиных колен и посмотрел на нее снизу вверх с таким выражением, словно хотел сказать: «А ведь я тебя предупреждал! Я тебе именно об этом лаял!»

И честное слово, если бы не имя Ивана Горностая, которое продолжало дурманить Машину голову, она сейчас обязательно прислушалась бы к псовым предупреждениям!

Но (как говорил дед, откидывая задний борт грузовика, на котором он работал) назвался груздем – полезай в кузов! И держись крепче!

Вслед за этим он подхватывал внучку и забрасывали ее в грузовик. Маша долго потом размышляла, почему она все-таки груздь, и по сей день эта пословица имела для нее именно такое значение: неведомо, почему она груздь, однако дед посадил ее в кузов своей машины, а значит, деваться некуда! Надо храбриться и делать вид, что ей страшно нравится сидеть в кузове скачущей по ухабам древней «полуторки»!

И держаться крепче за борта…

Сейчас никаких бортов в обозримом пространстве не имелось, поэтому она положила руку на голову псу и сказала:

– Делать нечего, брат, мне нужно в Завитую, а ты для себя все решай сам.

Пес мученически завел глаза, тяжело вздохнул и поплелся рядом с Машей, изредка касаясь теплым боком ее ноги, то ли у нее черпая бодрость этим прикосновением, то ли бодрость вселяя в нее.

Правда, иногда Маше казалось, что он просто-напросто вдыхает аромат шарфика, торчащего из кармана курточки. Ну что сказать, желтые «Барберри викэнд» – отличные духи!

Из дневника Василия Жукова, 1930 год

Тимофей уверял, что я найду то, о чем он говорил, в доме с покосившимся петухом на коньке крыши. Но беда в том, что такого дома я в Завитой не обнаружил, хотя не раз обошел каждый и осмотрел – с земли, понятно, – все крыши. И никто мне не мог рассказать об этом доме, потому что никто о нем не слышал и никто его не видел никогда. Расспрашивать приходилось очень осторожно, потому что после пары прямых вопросов на меня стали поглядывать с опаской, как на сумасшедшего. Но Тимофей уверял, что дом этот чуть ли не у околицы стоит, окна у него такие… низкие, со ставнями. В угловой каморке того дома должен находиться сундук, а в нем лежат сокровища, которые полицейский унтер-офицер Иван Горностай намеревался отнять у атамана разбойничьей шайки Антипа Донжи и арестовать его, однако ни то, ни другое сделать ему не удалось: он сам попал в руки Донжи и был убит, после чего Донжа золото спрятал, однако заставил голову Горностая сундук охранять, что голова по сей день и делает. Сам Донжа исчез, и дочери его приемные, по слухам, помогавшие Донже в его грабительском промысле, тоже исчезли. Говорят, они были не просто девки, а оборотни!