До отведенного им домика новые гости добирались добрых десять минут. Во-первых, передвигаться по снежным тропинкам Алене с непривычки было тяжело – вязли в снегу высокие каблуки. Во-вторых, территория оказалась огромной, идти было и вправду далеко. И всюду – домики, домики, домики. Все как один похожие на добротные зимние дачи. А вокруг этих «дач» невероятно красивые ели. Алена то и дело останавливалась и, сняв перчатку, сжимала в ладони пушистую, покрытую инеем еловую лапу. Иней на иголках таял и стекал крошечными каплями в снег, а в ладони оставался умопомрачительный, очень тонкий хвойный аромат. Алена вдыхала его полной грудью, закатывала от счастья глаза и делала вид, что собирается для полноты ощущений радостно упасть в сугроб. Вадим смеялся и ловил ее за локоть. А потом тропинка, по которой они пробирались, оказалась на самом краю обрыва. Алена даже ахнула от неожиданности и детского восхищения: внизу была такая сказочная красота, что захватывало дух. Заснеженный лес. Маленькая деревенька. Дымок из трубы. Крошечный, ладный мир, словно сотканный не из реальности, а из чьих-то невинных грез.

– А как ты думаешь, – Алена присела на корточки на краю обрыва и показала рукой на крайний к лесу дом. Снег лежал на его крыше огромной мохнатой шапкой, а из трубы вился аккуратной струйкой дым, – там что-то готовят или для тепла просто печку затопили?

– И готовят, – Вадим улыбнулся. Временами Алена вызывала в нем невероятно острые в своей нежности отеческие чувства. – И для тепла.

– А готовят что? – не унималась Алена.

– Известно что, – Вадим хитро прищурился и потрепал ее по макушке, – обед. Знаешь, берут горшочек такой глиняный, туда – картошку в мундире, воды немного, соли, маслица топленого и – ухватом в печь. А потом – с селедочкой на стол. Пе-е-есня!

– Ой, – Алена обернулась на своего элегантного спутника, – а я и не думала, что ты в ухватах и горшках что-то смыслишь.

– А то! – подмигнул Вадим и подал даме руку. – Пойдем, а? Мне уже не терпится до тебя добраться, – тише добавил он.

– Не торопи! – бросила Алена через плечо. Чего ей сейчас панически не хотелось, так это уединяться с ним в номере. – Посмотри лучше, как красиво. Когда еще выберешься из этой жуткой Москвы на волю? Слушай, – она перешла на шепот, – а зачем здесь столько домиков понастроили? Они что, все востребованы? Это сколько ж народу имеется!

– Вот филолог! – рассмеялся Вадим. – Ты что сказать-то хотела?

– И то, и другое! – гордо ответила Алена и встала, опираясь на его руку.

Они нашли свой дом, с номером тринадцать на обшитом сайдингом боку, поднялись по деревянной лестнице на второй этаж. Вадим открыл дверь выданным ему ключом и осмотрелся.

– Вроде ничего. – Он с облегчением вздохнул. – Я боялся, что будет что-то из советских времен. Из разряда «уборная в коридоре». Тебе-то как?

– Мне нравится. – Алена, извлеченная между делом из шубы, чувствовала себя неуютно. Всегда поначалу одно и то же – страх, нерешительность, стыд. Хотелось свернуться в клубок, стать незаметнее, меньше. А лучше – превратиться в ежика, чтоб уж точно никто и близко не подошел. Она опустилась на табурет у стола, поджав под себя ноги. – Может, выпьем?

– Как скажешь. – Вадим вынул из пакета бутылку.

Спорить с ней или торопить события было бесполезно. Он уже знал, что Алена должна сначала «оттаять», повернуть в своей головке одной ей известный рычаг. Черт его знает, что мешает этой давно уже выросшей девочке стать нормальной женщиной, чьи желания и чувства можно хоть как-то угадать или предвидеть. То она смотрит на него так, что, кажется, готова отдаться прямо здесь и сейчас, то отталкивает и избегает, то звонит по пять раз на дню, то пропадает на неделю, то превозносит до небес, то унижает так, что хочется моментально бросить все и уйти. А его задача, при том что нужно немыслимым образом лавировать между этими перепадами и ухитриться сохранить равновесие, – помогать, утешать, оберегать, направлять в нужное русло. Вообще, иногда Вадиму казалось, что он ни на кого никогда не затрачивал столько терпения и сил. С Аленой приходилось быть и психоаналитиком, и прорицателем, и философом одновременно. А если дело сдвинется с мертвой точки – неутомимым «мачо», не знающим ни лености, ни покоя. Тихий ужас. Но Вадиму и в голову не приходило жаловаться на превратности судьбы, затянувшей его в свои хитросплетенные сети. И хотя он изнемогал под грузом этих бесконечных и непредсказуемых перемен в женщине с детским именем Алена и восклицал то и дело: «Откуда ты взялась такая на мою голову?!», не сдавался и не в силах был отказаться от нее.