Нед принес оставшуюся посуду.

– Не волнуйся, – сказал он, стоя за моей спиной. – Все мальчишки приводят домой диких друзей. Джонатан от этого не испортится, поверь мне.

– Но я не могу не волноваться, – сказала я, включая воду. – Ему тринадцать лет. Это… ну, мне трудно объяснить. Как будто вдруг открылась тайная сторона самого Джонатана. Что-то, что он тщательно скрывал, что-то такое, о чем мы даже не догадывались.

– По-моему, ты все чересчур драматизируешь.

– Ты думаешь?

– Да. Если бы мне не нужно было сейчас убегать, я бы рассказал тебе о Робби Коуле. Он был моим лучшим другом в школе. Меня особенно восхищало, как он открывал бутылки зубами. А он еще много чего умел.

– Ну вот ты и вырос таким.

– Я женился на тебе, – ответил он.

– Похвально. Хотя и не тянет на великое жизненное свершение.

– Я женился на тебе, и мне принадлежит лучший кинотеатр Кливленда и его окрестностей. И мне пора отправляться на работу.

– Пока.

Он обнял меня за талию и громко чмокнул в шею. Я почувствовала его специфический запах – смесь природного запаха кожи и цитрусового крема после бритья. Я словно оказалась на его территории, внутри его защитной оболочки и на какой-то миг поверила, что все проблемы рано или поздно разрешатся и все будет хорошо. Я повернулась и нежно поцеловала его в колючую щеку.

– Не грусти, – сказал он.

Я обещала постараться. Пока он был дома, это казалось возможным. Но едва он уходил, эта возможность таяла, как свет от фонарика, который он брал с собой на улицу. Я наблюдала за ним из окна кухни. Может быть, самым поразительным в Неде была его способность вот так, как ни в чем не бывало шагать по этому городу из серого камня и желтого кирпича, продуваемому насквозь такими ветрами, от которых сжималось сердце.

Я взяла новую поваренную книгу с рецептами французской народной кухни и начала планировать завтрашний обед.

Было уже около одиннадцати, а Бобби все не уходил. Наконец я не выдержала.

– Мальчики, – крикнула я, – вы не забыли, что завтра в школу?!

Даже сейчас, спустя тринадцать лет, меня поражало, что я могу “звучать” так по-взрослому, как настоящая мама.

Я читала газету, когда Бобби наконец сошел вниз.

– Спокойной ночи, – сказал он.

В его манере говорить и держаться было что-то от иностранца, пытающегося освоиться с местными обычаями. Больше всего он напоминал беженца из отсталой страны, голодного и отчаянно пытающегося произвести благоприятное впечатление. То, как он произнес “спокойной ночи”, было точной копией моего обращения к нему.

– Бобби, – начала я, не зная на самом деле, что сказать дальше. Просто он так выжидательно смотрел на меня…

– А?

– Мне искренне жаль, что с твоей матерью случилось несчастье, – сказала я. – Надеюсь, ты не воспринял мои слова за обедом как простую формальность.

– Нет, я все понял.

– А как вы с отцом справляетесь? Сами готовите, убираетесь, да?

– Угу. А еще раз в неделю к нам приходит домработница.

– А почему бы тебе как-нибудь не привести папу к нам на обед? Скажем, на следующей неделе?

Он посмотрел на меня угрюмо-вопросительно, как будто я нарушила некое неписаное правило его страны и теперь остается только выяснить, сделала ли я это умышленно или нечаянно, и все дело просто в коренном отличии местных обычаев.

– Не знаю, – сказал он.

– Пожалуй, я сама ему позвоню. А теперь, мне кажется, тебе пора домой. Уже поздно.

– Да, хорошо.

Не скажи я этого – уверена, он бы так и не сдвинулся с места.

– Спокойной ночи, – сказала я, и эти слова как эхо вернулись ко мне, произнесенные мальчишеским голосом.