– Ну что ж, добро пожаловать в материальный мир, – сказала я.
– Спасибо, мэм, – ответил он без улыбки.
После чего снова вгрызся в цыплячью косточку с такой силой, что она треснула.
Когда он ушел, я сказала Джонатану:
– Да, типчик. Где ты его нашел?
– Это он меня нашел, – отрезал Джонатан.
Характерной особенностью его переходного возраста стала несколько аффектированная лаконичность. Его кожа была еще совсем гладкой, а голос – по-мальчишески звонким, и, по-видимому, он решил, что самый верный способ казаться взрослым – это вот такая резковатая вескость речи.
– А где он тебя нашел? – мягко поинтересовалась я.
В конце концов, я всего-навсего наивная любопытная южанка. Даже теперь, после стольких лет, проведенных в Огайо, мне иногда удавалось извлечь выгоду из своего происхождения.
– Он подошел ко мне в первый же день занятий и с тех пор не отставал.
– По-моему, он какой-то странный, – заметила я. – Честно говоря, он меня даже немного напугал.
– Он с характером, – ответил Джонатан, явно давая понять, что обсуждение закончено. – Его старшего брата убили.
В Новом Орлеане у нас было специальное название для той социальной группы, к которой явно принадлежал Бобби и куда входили неблагополучного вида подростки, чьи родственники несколько чаще обычного умирали насильственной смертью. Тем не менее я не могла не признать, что характер у него действительно есть.
– Давай сыграем в карты! – предложила я.
– Не, мам. Не хочется.
– Ну, хоть разок. Ты должен дать мне возможность отыграться.
– Ну ладно, только один раз.
Мы убрали со стола, и я раздала карты. Но играла я рассеянно. Мне не давал покоя этот мальчик. С какой алчностью оглядывал он нашу гостиную! Джонатан забирал взятку за взяткой. Я поднялась наверх за свитером, но согреться так и не смогла.
Джонатан взял даму пик.
– Поосторожней! – воскликнул он. – Сегодня со мной шутки плохи!
Он так радовался выигрышу, что даже на время забыл о своем новоприобретенном хладнокровии. Я не могла понять, почему он не пользовался большей популярностью в школе. Он был и умен, и красив, красивее большинства мальчиков, встречавшихся мне в городе. Может быть, мое южное воспитание лишило его необходимой грубоватости, сделало слишком мягким и открытым для этого жесткого города на Среднем Западе? Впрочем, не мне судить. Какая мать хотя бы немного не влюблена в родного сына?
Нед вернулся домой за полночь. Я читала, лежа наверху, когда услышала, как он отпирает входную дверь. Выключить свет и притвориться спящей? Нет. Скоро мне исполнится тридцать пять. Я приняла кое-какие решения, касающиеся нашего брака.
Я услышала, как он дышит, поднимаясь по лестнице. Я легла чуть выше и одернула ночную рубашку. Вот он в дверях нашей спальни – мужчина сорока трех лет, все еще привлекательный по обычным меркам. В последнее время он начал седеть – с висков, в канонической манере стареющего героя-любовника.
– Ты еще не спишь?
По его тону нельзя было понять, радует это его или огорчает.
– Не могу оторваться, – ответила я, указывая на книгу.
Ну вот, опять не то сказала. “Тебя ждала” – вот как надо было ответить. Однако не спала я именно из-за книги. Неужели, чтобы исправить нашу жизнь, необходимо постоянно мелко подвирать? Я продолжала надеяться, что это не так.
Он шагнул в комнату, расстегивая рубашку, из-под которой показалась волосатая с проседью грудь.
– Похоже, “Избавление” для Кливленда все-таки чересчур, – сказал он. – Уже звонили несколько возмущенных родителей.
– Я вообще не понимаю, зачем ты его заказал, – заметила я.