В машине брюнетка весело, искренне смеется всем твоим шуткам. Ты незаметно поглядываешь на нее в зеркало заднего вида. Высаживаешь их в городе.

Несколько дней спустя ты говоришь с общей знакомой.

– По-моему, ты ей нравишься, – замечает она.

– Горячая штучка, – признаешь ты. – Но у нее есть пара. Я только что – буквально – забирала ее подружку из аэропорта.

– Ну да, – отвечает общая знакомая, – но у них свободные отношения. Так она мне говорила. Я просто передаю, – она вскидывает руки, изображая непричастность. – Она частенько тебя упоминает.

Твое сердце бьется в грудной клетке, словно зверек.

Вы договорились провести вечер у нее дома. Собираетесь смотреть «Отважный маленький тостер»[14], мультфильм, который ты в последний раз видела в детстве, но помнишь, как ты его любила и как он тебя пугал.

Вы сидите в нескольких сантиметрах друг от друга на зеленом бархатном диване, на журнальном столике потеют стаканы. Когда начинается твоя любимая сцена – сданные в утиль машины жалобно поют о прежней своей жизни, и ты понимаешь, что теперь они сделались бесполезными и вот-вот умрут, – ее указательный палец скользит по твоей ладони, и спазм желания пронзает тебя. Ты знаешь этот прием. Ты сама столько раз пускала его в ход: мол, я очень стесняюсь, не смею повернуться к тебе и сказать, чего я хочу, притворюсь, будто не вполне контролирую один-единственный блуждающий палец. Фильм заканчивается, и вы обе сидите в темноте. Нервничая, ты пускаешься болтать о пустяках:

– Знаешь, этот фильм снят по книге, которая получила «Небьюлу»? Премию…

Она целует тебя.

Наверху падаете на ее кровать. Она никогда не целует дважды в одно место. Потом спрашивает:

– Мне бы хотелось снять с тебя блузку – можно?

Ты киваешь, она делает это. Ее рука продвигается к застежке твоего бюстгальтера.

– Это тоже можно? – спрашивает она.

Комната пахнет лавандой, или тебе так запомнилось, потому что лавандовым было ее одеяло. Каждый раз, перемещая руку, она спрашивает: «Можно?», и ты с восторгом повторяешь: «Да», как будто волна тебя накрывает с головой и ты бы радостно так и захлебнулась – все позволяя.

– Мы можем трахаться, – говорит она, – но влюбляться друг в друга нам нельзя[15].

Она была малорослая, бледная, худая как жердь, андрогин, и невероятно гордилась своими дивными светлыми волосами. Голубые глаза, непринужденная улыбка. Теперь уже неловко признаваться, что ты восхищалась ей на странный, старомодный манер. Родом она была из Флориды, однако казалась истинной аристократкой из Новой Англии. Училась в Гарварде, щегольски выглядела в блейзерах, а уж более стильного аксессуара, чем ее обтянутая кожей набедренная фляга, тебе не доводилось видеть.

Ты всегда подозревала, что в области желаний ты не слишком изощренна, и вот оно: все эти факторы вывернули твой мозг наизнанку, вагина превратилась в желе. Может быть, ты всегда была такой, гедонистка-плюс-карьеристка, плюс-плюсовна, только не догадывалась.

Вы ровесницы, но тебе казалось, что она старше: мудрее, опытнее, более светская. Она успела поработать в издательстве, путешествовала за границей, свободно говорила по-французски. Она живала в Нью-Йорке и организовывала корпоративы для литературных журналов. И, как выяснилось, питала слабость к фигуристым – даже пухленьким – очкастым брюнеткам. Сама Богиня не подобрала бы пару удачнее!

Тебе нравится писать, сидя напротив нее; вы обе с азартом стучите по клавиатуре, иногда переглядываетесь, перегибаясь через мониторы ноутбуков, и забавно гримасничаете. За ужином в ресторане она заказывает сашими из тунца и кладет дольку тебе на язык. Плотный, словно губа, кусочек. Постепенно тает. Она берет мартини с водкой, тебе начинает нравиться его солоноватый вкус. Она читает твои рассказы, восхищается красотой твоих фраз. Тебе она читает вслух старый очерк – о том, как родители запрещали ей есть сладкие хлопья. Ты твердишь ей, очень часто, какая она забавная, до колик.