Виви (смотря на нее, как очарованная). Милая мама, вы удивительная женщина, другой такой нет. И вы в самом деле ни капельки не сомневаетесь… и… и не стыдитесь?

Миссис Уоррен. Нет, милая. Ведь это только так принято стыдиться, этого от женщины ждут. Женщине часто приходится кривить душой, хотя она и не чувствует ничего такого. Лиз, бывало, сердилась на меня за то, что я все выкладываю начистоту. Она говорила, что нечего об этом трубить, каждая женщина сама поймет, как себя держать, на это есть глаза. Ну да ведь Лиз – настоящая леди! У нее это от природы, а я всегда была немножко простовата. Когда ты мне присылала свои карточки, я так бывала рада, что ты растешь похожей на Лиз; у тебя то же благородство и решительность в манерах. Ну, а я терпеть не могу говорить одно, когда все знают, что я думаю другое. Что толку лицемерить? Если женщину заставляют вести такую жизнь, незачем притворяться, что она какая-то иная. Нет, по правде сказать, я никогда ни капельки не стыдилась. По-моему, я имею право гордиться, что мы все так прилично устроили и никто про нас слова худого не скажет; и нашим девушкам всегда хорошо жилось. Некоторые из них очень хорошо устроились, одна даже вышла замуж за посланника. Но теперь я, конечно, об этом ни гугу; что о нас подумают? (Зевает.) О господи! Я все-таки спать захотела в конце концов. (Лениво потягивается, чувствуя себя умиротворенной после бурной вспышки и готовая спокойно отойти ко сну.)

Виви. Зато я теперь, должно быть, не усну. (Идет к буфету и зажигает свечу, потом гасит лампу; в комнате становится гораздо темнее.) Надо впустить свежего воздуха, прежде чем запереть окна. (Распахивает дверь, на дворе ярко светит луна.) Какая ночь! Посмотрите! (Отдергивает занавеску на окне.)

Все залито сиянием восходящей луны.

Миссис Уоррен (окидывая пейзаж небрежным взглядом). Да, милая, только смотри не схвати простуду от ночного воздуха.

Виви (презрительно). Пустяки.

Миссис Уоррен (обиженно). Ну да, все, что я говорю, по-твоему, пустяки.

Виви (оборачивается к ней). Нет, что вы, мама, вовсе нет. Вы меня окончательно победили сегодня, а я думала, что выйдет по-другому. Мы подружимся теперь, хорошо?

Миссис Уоррен (с некоторым унынием качает головой). То-то и есть, что вышло по-другому. Ну что ж, ничего не поделаешь. Мне всегда приходилось уступать Лиз, а теперь, видно, придется уступать тебе.

Виви. Ну, ничего. Подите ко мне. Спокойной ночи, моя милая старенькая мама. (Обнимает мать.)

Миссис Уоррен (нежно). Я хорошо тебя воспитала – правда, милая?

Виви. Правда.

Миссис Уоррен. И ты за это будешь ласкова со старухой матерью, правда?

Виви. Буду, мама.

Миссис Уоррен (елейным тоном). Дай я тебя благословлю, моя родная, милая деточка, материнским благословением.

(Нежно обнимает дочь и возводит глаза к потолку, словно испрашивает благословения свыше.)

Утро следующего дня в пасторском саду; с безоблачного неба сияет солнце. В садовой стене, как раз посредине, деревянная калитка, такая широкая, что проедет карета. Рядом с калиткой колокольчик, соединенный с висящей снаружи ручкой. Аллея для экипажей проходит посредине сада, сворачивает налево и заканчивается перед крыльцом круглой, усыпанной гравием площадкой. За калиткой видна пыльная дорога, идущая параллельно стене, за дорогой узкая полоска травы и неогороженная сосновая роща. На лужайке, между домом и аллеей, подстриженный тис, под ним садовая скамейка. С противоположной стороны сада идет буксовая изгородь; на газоне солнечные часы и рядом с ними железный стул. Узкая тропинка позади солнечных часов ведет к изгороди. Фрэнк сидит на стуле возле солнечных часов, положив на них утренние газеты, и читает. Пастор выходит из дома. Его знобит, глаза у него красные. Он неуверенно смотрит на Фрэнка.