Следующую неделю он провел в поисках информации — осторожном сборе слухов и официальных сведений. Все, что он выудил из продырявленной контузией памяти, случилось на самом деле. Только оценивалось по-другому. Как отражение в кривом зеркале.

Оказалось, что взвод под его командованием совершил террористический акт, уничтоживший чуть ли не треть нефтехранилища. Что муляж был не муляжом, а самым настоящим взрывным устройством изрядной мощности. Что группа военнослужащих, атаковавших их в расчетной точке, была взводом отряда специального назначения, пытавшимся предотвратить теракт.

Тезка-командир наткнулся на него возле насосной станции и вступил в рукопашный бой. Рукопашный бой Гвидон любил, с большим энтузиазмом надавал противнику тумаков, отобрал оружие и провел удушающий прием, одновременно срывая армейский жетон — чтобы потом вернуть его побежденному за ящик пива. Врачи в госпитале говорили — повезло. Отбросило в открытый пожарный резервуар, не сгорел, не утонул, не задохнулся. Сильно контузило, получил серьезные ожоги, частично утратил память.

Его опознали по жетону, который он так и не выпустил из кулака. Зажал мертвой хваткой. Отпечатки пальцев у него не снимали — вероятно, сначала не хотели возиться с полутрупом, а потом перевели в другой госпиталь уже с карточкой, в которую были вписаны имя и фамилия. Гвидон покопался в последовательности событий, и выяснил, почему никто не заметил подмену. И он, и тезка Гвидон Яблоновский, были похожи внешне: оба высокие, массивные, склонные к полноте, мордатые, темно-русые, с распространенными серо-зелеными глазами. Гвидон Яблоновский был круглым сиротой, поступившим в Академию ВДВ по государственной квоте. Это исключило появление родственников в госпитале — опознали бы, несмотря на ожоги. Но к Гвидону никто не пришел. Яблоновский не дружил с однокурсниками, а на новом месте, по распределению, прослужил полтора месяца. Как и он сам.

Собрав доступные факты, Гвидон сел и расписал их на бумажке — пытаясь упорядочить знания и найти выход из положения. Настоящий он — Гвидон Вишневецкий — был похоронен в братской могиле возле нефтехранилища. Там после пожара свалили верхний слой почвы в овраги бульдозерами, а возле забора воткнули камень с двадцатью девятью фамилиями. Фальшивый он — Гвидон Яблоновский — уже год служил в Лисогорске, в отдельном полку Внутренних Войск. Командовал срочниками, охранявшими противогазы и перловку, исправно подписывал акты об утилизации по приказу майора и иногда разживался мешком макарон или закаменевших пряников.

Первый порыв — пойти в Следственный Комитет или военную прокуратуру — утих после новостей о мятежной «Грозе». Командира БДК выудили из ледяной воды, судили и расстреляли. Троих спасшихся членов экипажа освободили от ответственности — им удалось доказать, что они не согласились выполнять преступные приказы и были заперты в трюме. Еще троим спасенным дали разные сроки, от пожизненного заключения до пятнадцати лет — за измену Родине.

Гвидон не боялся расстрела — если бы точно знать, что осудят на смертную казнь, побежал бы к следователю вприпрыжку. Его пугало тюремное заключение. Особенно пожизненное. Он не знал, как доказать, что честно выполнял приказ. Шел к нефтехранилищу в полной уверенности, что участвует в учениях и несет в расчетную точку муляж взрывного устройства. Кто поверит? Гвидон даже фамилии того полковника не запомнил. И описать бы толком не смог — белый лис, почти альбинос. Молодой, надменный, смотревший на выстроившихся на палубе морпехов как на кучу навоза.