Папа расплылся в улыбке, «довольный, как Панч[3]», как он любил выражаться.

– Что ж, только позвольте сказать, что мы подошли к делу серьезно, а лично я предпочитал все делать быстро. Я любил своих свиней и никогда не причинил бы им вреда, но чем тогда прикажете кормить детей? А в тот день нам пришлось угощать прокля… э-э… прорву родни. И да, от крови и кишок никуда не денешься. К тому времени, когда несчастного борова отправили в печь, на мне не осталось ни дюйма, который не был бы загваздан.

– А какое отношение ко всему этому имеет ванна? – спросила Хейзел. С таким же невинным лицом, как в тот день, когда мы ее удочерили.

– Старая чугунная ванна, в которой мылся еще отец вашей бабушки? – Папа имел в виду деда Финчера, чей призрак обитал на чердаке; факт, который никто всерьез не оспаривал. – Ее хранили в сарае, на всякий случай. Идеальная вещь для разделки свиньи, даже сток имеется. Обратите внимание, все происходило на крыльце. – Папа развернулся на стуле и махнул рукой в сторону задней двери, ведущей к месту умерщвления борова. – Да. Прямо там. Дети мои, я надеюсь, вам никогда не придется услышать визг забиваемой свиньи.

– Ну ладно, хватит, – заявила мама. – Покончим с историей про ванну. Кому еще свиной запеканки?

Все в унисон затрясли головами, кое-кто беззвучно промямлил «нет, спасибо». Я пожал плечами и вежливо смирился с очередной добавкой. В конце концов все сдались и позволили наполнить тарелки; скоро наступил вышеупомянутый момент – мы сидели, откинувшись на спинки стульев и поглаживая животы, твердо уверенные, что больше никогда, никогда в жизни не ощутим голода.

– Бабушка, – предложил Уэсли, – тебе нужно вести кулинарное шоу на телевидении. Так вкусно готовишь, просто ж… а слипается.

Слово сорвалось с языка сына прежде, чем он понял, что сказал. Уэсли посмотрел на меня, и я в ответ посмотрел на него. Затем он перевел взгляд на бабушку, на дедушку, и они тоже посмотрели на него. Хейзел разинула рот, так что он напоминал пещеру. Мейсон не донес до рта картофельное пюре с подливой, и оно шлепнулось обратно на тарелку. Логан рассеянно выковыривал что-то из носа – или, наоборот, что-то туда запихивал.

Мама усмехнулась, стараясь сгладить неловкость. Папа мотнул головой, пряча ухмылку. Уэсли покраснел и забормотал:

– Прошу прощения. Я хотел сказать «попа слипается», но решил, этого недостаточно, чтобы воздать должное бабушкиному ужину.

Несколько секунд мы сидели, обдумывая столь невнятное объяснение.

Папа снова мотнул головой, пробурчал что-то примирительно, а затем встал и начал собирать со стола посуду. Все немедленно бросились помогать.

Пока мы с Уэсли несли на кухню стопки тарелок, я накинулся на него.

– Перед моими родителями! Как это понимать?

Я просто не придумал, какую выволочку устроить сыну, чтобы не прослыть старым ворчуном.

– Да ладно тебе, пап. Наш дедушка фермер. Ты считаешь, он не употребляет всякие такие слова? Допустим, если его… укусила корова?

– Корова? Укусила?

– Ну, не знаю. Или трактор переехал цыпленка. Или еще что-то в этом роде.

Я тяжко вздохнул.

– Ты меня разочаровал.

Уэсли стряхнул тарелки над раковиной и отправил в посудомойку.

– Наверное, мне нужно почаще играть на телефоне в ферму.

– Дважды разочаровал.

– Или бросить школу и стать фермером.

– Пожалуйста, прекрати.

И тут в дверь позвонили. Все разом посмотрели вверх, словно ожидали, что с визитом явится сам Господь Бог.

– Наверное, тетя Эвелин, – предположила мама.

Все любили мою сестру – не меньше, чем мамины вкусности, – и потому разом бросились открывать. Даже стул опрокинули.