воспользоваться. Мне даже делать ничего не пришлось: я прошёл мимо по коридору, где он сидел с повесткой в потной руке, а потом, поговорив с коллегой, вернулся и посмотрел на него ещё раз. Тщеславный дурак, как и предрекал Худой. Растрезвонил о своём мнимом подвиге, а теперь изумляется, как так получилось, что у правоохранительных органов возникло желание его допросить.

Я ничему не удивляюсь с тех пор, как узнал, что выпускники Академии ФСБ публикуют в соцсетях свои фотографии и отчёты о предполагаемом месте службы. Почему бы тогда террористам, ворам и дебилам из Имперского разъезда не делать то же самое. Заинтересованные стороны смогут узнавать свежие новости друг о друге прямо ВКонтакте. Они это уже делают, если на то пошло, под бодрое хоровое блеяние о паролях и защите.

Когда этот Павлик потопал восвояси, я аккуратно поймал его за рукав и побеседовал. Подальше от нашего подъезда и глаз свидетелей. Отказавшись от мысли выдать себя за сочувствующего. Честный служака, замороченный, задёрганный, выполняющий свою работу – без азарта, но выполняющий.

– Мы делаем то, что должны делать вы, – угрюмо сказал он. Испуг сходил с него, уступая место обиде, хотя он и пробормотал сперва что-то в стиле «я больше не буду». – Чего вы ещё хотите? Меня отпустили.

– Тебя отпустили, потому что ты пообещал сотрудничать.

– Меня отпустили, потому что я ни в чём не виноват!

Такие всегда соглашаются и сами не понимают, что стучат. Им кажется, что это они пропагандируют и даже вербуют.

– Вы сами-то понимаете, кому служите? Какому делу?

Я понятия не имел, как реагировать на эту демагогию. Вербовка, работа с агентами никогда не были моей сильной стороной. Собственно говоря, мне никогда и не приходилось этим заниматься. Мой прежний начальник очень любил говорить «мои компетенции», всегда во множественном числе. Это звучало увесисто, даже если он говорил – а преимущественно он так и говорил – «в мои компетенции такое-то не входит»; сразу становилось понятно, что полковничьи компетенции, при всём их многообразии, не на всякую дрянь. Работа с людьми в ряду моих компетенций подразумевала умение выводить их на чистую воду, а не очаровывать.

Павлик моё молчание истолковал по-своему. Он положил руку мне на плечо – положил руку! на плечо! мне!!! – и проникновенно сказал:

– Я же вижу, что вы нормальный.

– И что?

Руку я побыстрее сбросил.

– Вы понимаете. И не говорите, что речь сейчас не о вас.

– Не борзей.

Тем не менее я ещё какое-то время послушал его агитацию и взял номер телефона. Штык ошибся, все мы ошиблись. Сейчас прибежит Павлик к соратникам с зажигательной речью о своих успехах агитатора и пропагандиста, и соратники, не умней его, к вечеру убедят себя и других, что получили карт-бланш. Завтра с утра получат по рукам, к обеду будут биться в истерике и кричать, что их предали.

Объём памяти как у белки – двадцать минут или около того.


Потом было совещание.

Присутствовали наши, прокурорские, наблюдатель от ДК и новый парень из ФСБ, про которого все уже знали, что он по-крупному накосячил в московской собственной безопасности и отправлен в наш город на перевоспитание в самый замухрышный отдел, чуть ли не в службу контроля за психоанализом. Вопрос, как именно нужно было для этого накосячить, занимает многих.

Мы как мы, Федеральный комитет по противодействию экстремизму, только-только обрели самостоятельность, и никто не знал, как к этому относиться.

Началось всё с межведомственных инициатив и моды на противодействие. Терроризм забрала себе госбезопасность, но противодействовать хотелось всем, от МВД до ФСИН и от ФСИН до МЧС. Межведомственный комитет мирно писал программы, планы и согласования, но когда присоединиться к инициативам пожелало Министерство культуры, межведомственное сотрудничество пригасили, а нас сделали новым ведомством со звёздочкой, и стал наш комитет Федеральным. Мы получили бюджет, помещение, кучу завистников и недовольных. И необходимость отчитываться и совещаться вдвое против того, что было.