– Баб, ты же говорила, денег нет, а всякую дрянь покупаешь.

– Я не себе, – соврала она, точно школьница, – меня просили, женщина одна, от диабета очень помогает, она деньги-то отдаст.

Корень прометеевой травы Елена, как и книгу, до поры до времени припрятала. По поводу шарика в груди в марте показалась хирургу, тот ничего определенного не сказал и направил ее в онкологический диспансер. Там, в длинной очереди, знающие люди утешили, мол, они всех направляют сюда, с любыми опухолями – и злокачественными, и доброкачественными, так что это ничего еще не значит. Добренький врач из диспансера после осмотра и сдачи анализов запел, что ничего-де страшного, со всякой может случиться, надо ложиться на операцию, всего лишь маленькая хорошенькая фибромочка, доброкачественная. Родным Елена ничего не стала говорить. Ей показалось, что врач, бормоча свои слова, прятал глаза; конечно, никто ей правды-то не скажет. Такую правду не говорят. До стола операционного дойдешь, а с него своими ногами уже не встанешь, это как пить дать.

В апреле, как по заказу, Алевтина выпросила у телевизионного начальства недельный отпуск – уж сколько времени не отдыхала – и отправилась в туристическую поездку, в Грецию, и Сашу взяла с собой. Елена осталась одна.

Аля снимала квартиру в центре города, неподалеку от своего корпункта. А Елена жила далеко от центра, в Хосте, – странный их город, похожий на бусы с довольно редкими бусинками населенных пунктов, мелких и крупных, растянулся вдоль побережья Черного моря на сотню километров с гаком, и, конечно, остаться с матерью Алевтина никак не могла, тратила бы на дорогу тучу драгоценного времени. Александр последние три года, с тех пор как Алевтина стала работать на Москву, которая водила ее на веревочке и посылала туда да сюда, жил с бабушкой. Сергей Самолетов, Сашин отец, и прежде, до развода с Алевтиной, дома почти не бывал, все кого-то якобы спасал. Аля больших трат себе не позволяла, американские деньги складывала в банк, мечтая купить отдельную квартиру там же, в центре: грабительскую ипотеку брать не хотела. Поэтому то, что она вдруг решилась потратиться на туристическую путевку, да не на одну, а на две, в результате чего у Елены оказались развязаны руки, можно было расценить как указку судьбы.

Поезд сначала задерживался, потом подошел и вот-вот готов был отправиться – они ехали до Краснодара поездом, а оттуда самолетом летели в Афины, – внука, который в последний момент решил купить журнал «Мой футбол», все не было. Алевтина, вытащив на всякий случай вещи из тамбура на платформу, нервничала:

– Это не ребенок, а какое-то стихийное бедствие. И зачем я его потащила с собой, ехала бы спокойно одна!

Наконец они увидели Александра, неторопливо выходящего из тоннеля.

– Саша! Саша! Давай скорей! Сейчас поезд отправится! – кричали они наперебой, заставляя оборачиваться провожающих, носильщиков и продавцов напитков.

– Он, конечно, не слыхал объявления, – ворчала Алька, – весь вокзал слышал, а он нет.

Проводница сказала:

– Вы едете или остаетесь, в конце-то концов?

– Едем! – крикнула Алевтина, закидывая вещи обратно в тамбур.

Александр бежал по платформе, как олень, поезд тронулся, он догнал свой вагон и, к ужасу Елены, поспешавшей следом за вагоном, уже на ходу заскочил в него. Возвышаясь за проводницей, которая была ему до подмышек – Алю проводница совсем загородила, – заорал так, что проводница сморщилась и поднесла к уху руку.

– Ба, пока! А «Моего футбола» в киоске не было.

– Вот балда! – прошипела Елена вслед изогнувшемуся хвосту поезда, с двух сторон от которого горели низкие красные семафоры.