– Вы не имеете права задавать подобные вопросы, – крикнул он. – Что общего это имеет с делом, которое вы расследуете?

– Я должен повторить свой вопрос.

– Тогда я отказываюсь отвечать, – отрезал Баркер.

– Вы можете отказаться от ответа, но знайте, что ваш отказ является сам по себе ответом, так как вы не отказались бы отвечать, если бы не хотели скрыть что-либо.

Баркер постоял с минуту с нахмуренным лицом, его властные черные глаза выражали сильное напряжение мысли. Потом он улыбнулся и взглянул на нас.

– Хорошо, я вижу, джентльмены, что вы только исполняете свою обязанность, и я не имею права становиться вам поперек дороги. Я только прошу вас не мучить миссис Дуглас подобными расспросами, так как ей пришлось и без того много пережить. Я должен сказать вам, что бедный Дуглас имел только один недостаток – ревность. Он любил меня, ни один человек не мог сильнее любить своего друга. И он обожал свою жену. Он любил, когда я приходил сюда, и очень часто посылал за мной. А когда он видел, что мы с его женой болтали и, казалось, симпатизировали друг другу, на него точно налетала волна ревности, он терял всякое самообладание и говорил в такие минуты ужаснейшие вещи. Из-за этого я часто давал себе клятву никогда больше не приходить сюда, но он писал мне такие покаянные письма, что я изменял своему слову. Но вы должны поверить мне, джентльмены, что никто в мире не имел более любящей и верной жены и – я смело могу сказать, – друга, более преданного, чем я.

Это было произнесено горячо и с чувством, но и после этого инспектор Мак-Дональд не сразу отпустил свидетеля.

– Вы знаете, – сказал он, – что обручальное кольцо убитого было кем-то снято с его пальца?

– По-видимому, так, – сказал Баркер.

– Что вы хотите сказать этим «по-видимому»? Вы же знаете, что это – факт.

Баркер казался растерянным и смущенным.

– Когда я сказал «по-видимому», я хотел сказать, что вполне допускаю, что Дуглас сам снял кольцо.

– Тот факт, что кольцо исчезло, кто бы его ни снял, наводит на мысль, что между браком Дугласа и преступлением имеется какая-то связь?

Баркер пожал плечами.

– Не могу сказать, на какие мысли это наводит, – отвечал он. – Но если вы намекаете, что это может бросить тень на репутацию миссис Дуглас, то, – глаза его засверкали, но затем он видимым усилием сдержал свое волнение, – то тогда вы на ложном пути.

– У меня нет больше вопросов, – холодно сказал Мак-Дональд.

– Только один маленький вопрос, – заметил Холмс. – Когда вы вошли в комнату, там горела только свеча на столе, не так ли?

– Да.

– И при ее свете вы увидели, что произошло что-то ужасное?

– Совершенно верно.

– Вы тотчас позвонили за помощью?

– Да.

– И она прибыла очень скоро?

– Через минуту или около того.

– Когда люди прибежали, они увидели, что свеча затушена и зажжена лампа. Это очень удивительно.

Баркер опять стал проявлять признаки смущения.

– Я в этом не вижу ничего удивительного, мистер Холмс, – отвечал он после некоторой паузы. – Свеча давала очень слабый свет. Моей первой мыслью было заменить ее чем-либо получше. На столе была лампа, и я ее зажег.

– И задули свечу?

– Конечно.

Холмс больше вопросов не задавал, и Баркер, осторожно взглянув на каждого из нас, причем в его взгляде я заметил какое-то недоверие, повернулся и вышел из комнаты.

Инспектор Мак-Дональд послал миссис Дуглас записку, в которой говорил, что может подняться в ее комнату, но она отвечала, что спустится к нам в столовую. Почти сразу после слуги в столовую вошла стройная и красивая женщина лет тридцати, сдержанная и владеющая собой в высшей степени, очень непохожая на трагически растерянную женщину, какой я ее себе рисовал. Правда, бледное лицо ее осунулось, как у человека, перенесшего тяжелый удар, но держалась она спокойно, и прекрасная тонкая рука, которой она оперлась об угол стола, была так же тверда, как моя собственная. Ее грустные вопрошающие глаза переходили с одного из нас на другого. Этот вопрошающий взгляд молодой женщины вскоре сменился отрывистой речью.