Однажды летним вечером Джеферсон Хоуп галопом промчался по дороге к ферме и остановился у ворот. Стоявшая на пороге дома Люси пошла к нему навстречу. Привязав лошадь к забору, он зашагал по дорожке.

– Люси, я уезжаю, – произнес он, взяв ее руки в свои, и нежно глядя ей в лицо. – Сейчас я не прошу тебя поехать со мной, но готова ли ты последовать за мной, когда я вернусь?

– А когда ты вернешься? – засмеялась она, краснея.

– Самое большее, через два месяца. Я приеду и увезу тебя с собой, дорогая. И никто не посмеет встать между нами.

– А как же отец? – спросила она.

– Он даст свое согласие, если дела на приисках пойдут хорошо. А я не сомневаюсь, что так и получится.

– Ну, раз уж вы с отцом обо всем условились, что мне остается делать…, – прошептала она, прижимаясь щекой к его широкой груди.

– Благодарю тебя, Господи! – произнес он хриплым голосом и, нагнувшись, поцеловал Люси. – Значит, решено. Чем дольше я остаюсь с тобой, тем труднее мне будет уехать. Остальные ждут меня в каньоне. До свидания, моя дорогая, до свидания! Через два месяца ты снова увидишь меня!

Наконец он оторвался от нее и, вскочив на коня, словно молния умчался прочь. Джеферсон ни разу не оглянулся назад, будто боялся, что стоит ему взглянуть на Люси, и он тут же останется. Стоя у ворот, она смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Затем она пошла в дом, чувствуя, что во всей Юте нет никого счастливей ее.

Прошло три недели с тех пор, как Джеферсон Хоуп и его товарищи уехали из Солт-Лейк-Сити. Сердце Джона Ферье сжималось от тоски при мысли о возвращении молодого человека и о неотвратимой скорой разлуке с приемной дочерью. Однако счастливое лицо Люси было лучше всяких доводов, и он почти смирился с тем, что неизбежно должно произойти. Глубоко в душе он уже решил, что никакая сила не заставит его выдать свою дочь за мормона. Он считал, что мормонский брак – стыд и позор. И если он смог изменить свое мнение к остальным догмам мормонской церкви, то в вопросе брака он оставался непоколебим. Естественно, ему приходилось скрывать свои убеждения, потому как на Земле Святых в те дни было опасно иметь мнение, отличное от общепринятого.

Действительно, опасно. Причем настолько, что даже самые благочестивые из мормонов отваживались говорить о религии только шепотом. Боялись, что их слова будут неверно истолкованы, и это навлечет на них немедленную кару. Жертвы гонений сами стали преследователями, отличаясь страшной жестокостью. Ни севильская инквизиция, ни немецкий феемгерихт, ни тайные общества Италии не могли создать более грозной организации, чем та, которая мрачной сетью окутывала весь штат Юта.

Вдвойне страшнее делало эту организацию то, что она всегда оставалась совершенно невидимой, покрытой плотной завесой тайны. Казалось, она была всеведущей и всемогущей, действуя незримо и неслышно. Человек, восставший против Церкви, бесследно исчезал, и никто не знал, где он и что с ним произошло. Его жене и детям никогда не суждено было его увидеть и узнать, какие муки он испытал в руках своих тайных судей. За неосторожно оброненным словом или опрометчивым поступком следовало уничтожение, но никто не догадывался, какая страшная карающая сила творила суд и приводила в исполнение приговор. Не удивительно, что люди жили в постоянном страхе, даже в сердце пустыни боясь шепнуть кому-нибудь о своих мучительных сомнениях.

Сначала эта неуловимая и страшная сила карала только непокорных, тех, кто, приняв мормонскую веру, отступили от нее и попрали ее догмы. Вскоре, однако, все больше и больше людей ощущали на себе ее давление. У мормонов стало не хватать взрослых женщин, а без женского населения доктрина о многоженстве теряла всякий смысл. Поползли странные слухи – слухи об убийствах переселенцев, о разграблении лагерей в тех краях, где индейцы никогда не показывались. В гаремах старейшин появлялись новые женщины – тоскующие, плачущие, с застывшим на лице ужасом. Путники, задержавшиеся ночью в горах, рассказывали о шайках вооруженных людей в масках, незаметно крадущихся в темноте. Все эти сплетни и слухи обрастали фактами, приобретали очертания, подтверждались, подкреплялись, и наконец, получили определенное название. И по сей день на отдаленных ранчо на Западе имя «отряд данитов» или «ангелы-мстители» заставляют каждого трепетать от страха.