– Нэ боэс! Я тэпэр на государствэнной службэ! Вот заданэе получэлэ вэрнут заводэк. Дэрэктор плохо сэба повёл. А ты, вэжу, повышэнэе получил? – и снова засмеялся как раньше, – Сэчас указанэе получэтэ э мы поэдэм далшэ.

– Ты же сидишь в тюрьме? – едва смог выговорить Петров.

– Посэдэл у вас годэк, потом чэчэнскэй суд пэрэвэл мэна в нашу турму. Ну а потом народ страны прэзвал на службу замалэват грэхэ. Он явно издевался, жестикулируя и гримасничая. Если бы их не разделяла решётка, Петров точно бы въехал кулаком в эту ненавистную рожу.

В этот момент подъехал кто-то из верхнего руководства и приказал разблокировать выезд. Приехавшего сопровождал пустой автобус. Чеченцы стали что-то кричать на своём и махать руками, показывая в сторону автобуса. Из здания вышли ещё несколько автоматчиков и с ними старший, без оружия и маски. Стали грузиться.

– Как же так?? – закричал Петров, подбежав к полковнику и стал трясти его за серые обшлага шинели.

– Приказы не обсуждаются! – ответил тот, дрожа двойным подбородком. Его глазки, словно у курицы, испуганно вращались каждый сам по себе.

Петров отпустил его. Но тот продолжал трястись.

И тут, вдруг, Михаил понял, что это не он тряс штабного полковника, а тот трясётся сам от страха. Не перед бандитами с автоматами наперевес, которых он, возможно, видел впервые. Не перед ним Петровым – начальником оперативного отдела, который висел на его парадной шинели, недавно сшитой к юбилею штаба. А перед пониманием того, что его подставили, бросив сюда. Как щенка. И завтра он будет уволен независимо оттого, какой приказ сейчас отдаст.

Вооружённые чеченцы в сопровождении милицейских уазиков уехали. Петров с подъехавшей следственной группой прошёл на завод. В кабинете директора за столом сидел пожилой мужчина южной национальности. Два пальца его левой руки были обмотаны носовым платком, пропитанным кровью, которая периодически капала на стол, разбрызгивая уже образовавшуюся алую лужицу. Он смотрел в окно и даже не повернулся в сторону вошедших. В кабинете всё было перевёрнуто. Документы выкинуты из шкафов. Пустые ящики валялись где попало.

Дежурный оперативник осторожно сгрёб в сторону документы и сел за краешек стола, положив перед собой протокол.

– Что с вами случилось? – как можно спокойнее спросил он, приготовившись писать.

Мужчина оторвал взгляд от окна и посмотрел на опера.

– Ничего, – тихо произнёс он, и, видя вопросительный взгляд, направленный на его кровоточащие пальцы, добавил, – порезался.

– Вы чеченец? – спросил его Петров.

Мужчина медленно перевёл взгляд на Михаила и грустно кивнул головой, уставившись в пол.

Над Канадой небо синее,

Меж берёз дожди косые.

Хоть похоже на Россию,

Только всё же не Россия…

(Городницкий А.)

Стояла осень, которая сильно походила на Ленинградскую.

Игорь часто бубнил себе под нос эту песню, постоянно путая слова и куплеты. Но было в ней нечто притягательное. А ещё потому, что другой песни о России и Канаде он не знал. По роду своей работы, он часто разъезжал по другим городам, где участвовал в конференциях и симпозиумах. Иногда по несколько дней не бывая дома. Для его жены вопрос о работе не стоял. И хотя зарплата была небольшая, за счёт того, что государством оплачивалось жильё и некоторые другие расходы, они могли даже оставлять часть денег на общем счету в банке. В России оставалась его маленькая квартирка на первом этаже, которую он сдал в аренду и деньги за неё так же откладывались на счёт в сбербанк. На вопрос к жене, не скучно ли ей живётся, она отвечала, что изучает английский и помогает дочке адаптироваться в школе. Это было правдой. Она старалась изо всех сил. И через полгода уже спокойно с шестилетней дочкой ходили по магазинам. Они с удовольствием ездили в аквапарк и другие аттракционы. Посещали выставки и детские театры. По началу, только те, где говорили на русском. А позже стали ходить в местные театры и, с радостью, по вечерам делились с Игорем своими впечатлениями.