С остальным потом разберемся.

Я ногой толкаю дверь и захожу в палату. Жалюзи наполовину закрыты, пахнет лекарствами. В глаза сразу хрупкое тело бросается. В одеяло замотанное.

Арина нехотя открывает глаза и, заметив меня, тут же напрягается.

— Ты в коридоре ждал?

— Врач счел, что моя физиономия плохо скажется на выздоровлении, — добродушная улыбочка скулы режет. Так и хочется подойти к ней и встряхнуть хорошенько, чтобы мозги включила. — Как самочувствие?

— Нормально.

Даже больничная одежда ей к лицу. Сонная мордашка как напоминание — и в картофельном мешке эта женщина воздух из груди выбьет.

Сажусь рядом, пытаясь не агрессировать без повода, и милейшим голосом спрашиваю.

— Скажи, ты глупая или сумасшедшая? — с нажимом продолжаю. — Хотя…«или» тут явно неуместно.

После нескольких секунд она взгляд отводит. Под нос бурчит.

— Дело важное было.

— Какое?

Не сразу с ответом находится. Сперва правдоподобную ложь выдумывает, а потом, судя по всему, карты вскрывает.

— Я в больнице была.

Скажи что-нибудь новенькое.

— И? — получается громче, чем хотелось бы.

Она вздрагивает.

— Одного человека навещала.

Клянусь своей прогнившей душой — сейчас Арина добавит мне повод для взбучки.

— К Саше ездила.

— М-м-м, как интересно. Это сын твой, брат или муж, о котором я не в курсе?

Тру лоб, чтобы не рехнуться. Долбаная мать Тереза.

— Его машина сбила, и я, — запинается, ртом воздух хватает, — когда узнала об этом, больше не смогла уснуть. Решила проветриться.

Красиво у нее всё складывается. Прям заслушаться можно, будто сказку на ночь читает.

— А ты всегда с лихорадкой под дождем бегаешь? — язвительно хмыкаю.

Вранье от начала и до конца шито белыми нитками. Держусь лишь на том, что грубостью ни хрена от нее не получу. Видно, пора в стельку напиваться и больным прикидываться.

Похоже, она только болезных любит.

— Ты и сам заметил, что Саша имеет на меня какие-то виды. Я чувствовала вину из-за отказа и пожалела его.

Вау. Одного жалеет, другого калечит. Яд прямо к горлу подступает.

— Значит, сначала ты ему отказала, а потом первой же навестить решила? — холодно усмехаюсь. — Как-то не складывается, малая. Выглядит так, словно тебе вторую надежду вдруг ему дать захотелось.

— Нет, Эмиль! Всё не так.

Какая смелая. Даже за ладонью моей тянется, лишь бы убедить.

— Между нами ничего нет. Я придерживаюсь договора.

Последняя фраза похлеще бритвы режет. Дело в её долге и только. Отсюда и дикая прыть, и объяснения.

— А сколько сейчас времени? — отвлекает от мысленного раздрая.

— Десять.

— Что? — как ошпаренная вскакивает. — Мне же на работу надо.

Я её за руку хватаю и обратно в койку возвращаю. Не без удовольствия своим телом накрываю, чтобы угомонить, и хрипло бросаю.

— Рыпнешься еще раз, и я наручники достану.