Тогда-то Андрей и подумал, что несет слишком много. Постоянная усталость по утрам, непреходящее чувство вины за гибель родных и перманентный стресс изрядно выматывали тихого паренька, которому в начале ноября только исполнится четырнадцать лет.

Пожалуй, пришло время разделить ношу с кем-нибудь еще.

Друзей у Андрея было немного. Если честно, то всего один – зато такой, которому Волошин мог рассказать абсолютно всё.

Ким учился двумя классами старше и при обычных обстоятельствах едва ли стал якшаться с «малолеткой». Дело было в том, что при достаточно выраженной азиатской внешности и дряблом телосложении он не снискал популярности среди одноклассников.

Первое делало его идеальной мишенью для шуточек. Вопросы о том, как же Ким видит мир «через эти щелочки» и не является ли он родственником Джеки Чана, были самыми безобидными, верхушкой айсберга. Вспыльчивый Ким сразу же кидался в драку, и здесь уже в конфликт с реальностью вступало его грушевидное тело.

Ким огребал на орехи постоянно. Пару раз Андрей становился свидетелем того, как его друг кидался с кулаками на очередного шутника – или жестко язвил в ответ и бросался наутек, если обидчиков было много. Но Волошин не видел ни одной потасовки, из которой Ким вышел бы победителем. Ни одной.

Если он дрался, то неизменно отхватывал тумаков, если убегал – его быстренько настигали, и тогда тумаков доставалось в два раза больше – потому что убегал. Синяки стали как бы естественной пигментацией кожи Кима.

Вообще-то его звали вовсе не Ким. Он имел вполне себе типичное для центральной части России имя, а азиатскую внешность ему придавали калмыцкие корни. Те же корни толкали его и в драку с досаждавшими пацанами.

Андрей не помнил, когда и при каких обстоятельствах его друг получил свое прозвище, – так давно и настолько крепко оно к нему приклеилось. Кажется, только школьные учителя называли калмыка настоящим именем. Что удивительно, конкретно из-за прозвища вспыльчивый Ким совсем не переживал и даже гордился им. Он считал, что кто-нибудь примет его за корейца и, возможно, решит, что Ким владеет корейским боевым искусством тэквондо. А тэквондиста никто не будет задирать, утверждал друг. Эта теория еще ни разу не получила подтверждения, но придавала Киму ощущение неуязвимости. Может, он и впрямь считал себя мастером тэквондо, кто знает…

Андрей поведал Киму всю историю целиком, не утаив даже про то, в чем с неохотой признавался сам себе: о тайном и сильном желании никогда больше не видеть отца и брата, о чувстве вины за их гибель. На рассказ ушло минут двадцать. За это время они побродили по двору и дошли до масштабной стройки, которой через несколько лет суждено было стать первым торговым центром небольшого Серпейска.

Ким слушал очень внимательно и ни разу не перебил. Даже уточняющих вопросов по ходу повествования задавать не стал. Слушать он умел еще лучше, чем говорить. Возможно, свою роль сыграло и то, насколько красноречив был сам Андрей. Его словно прорвало. Мальчик слишком долго пробыл в своей собственной темнице. Он говорил, и говорил, и говорил, выплескивая всё, что пережил и обдумал с момента трагедии. Такое случалось крайне редко – лишь в минуты сильного эмоционального возбуждения.

Стояло теплое лето. Впереди у Кима замаячил выпускной класс, и Андрей уже чувствовал, как отдаляется единственный его друг, которому в феврале стукнуло шестнадцать лет. Пропасть между ними росла.

И всё же Андрей мог сказать, что в тот день они снова оказались на одной волне: Кима услышанная история очень заинтересовала.