– А почему ваш турецкий резидент обосновался в Стамбуле? Не в столице, не в Анкаре?

– Наше консульство в Стамбуле раза в четыре крупнее посольства в Анкаре. Если не знаете, то знайте – Стамбул является центром всех разведок в Европе, настоящей агентурной Меккой. Помните об этом, когда будете там.

– Гадючник, – скривился Джонс. – Терпеть не могу змей.

– У вас чисто обывательская точка зрения.

– Откровенно говоря, мистер Питерс, я не вижу, в чем важность всей этой возни. Ради чего вы приходили ко мне?

– Вы не видите, а мы видим. У каждого своя работа, – руководитель загадочного подразделения «Сигма» встал из-за ректорского стола. – Не смею больше вас задерживать, сэр.

– И все-таки я настаиваю на объяснениях, пускай самых формальных, – металлическим голосом сообщил доктор Джонс. – Я не привык, когда со мной обращаются подобным образом.

Разведчик внимательно посмотрел на него.

– А ваш ректор, по-моему, с пониманием отнесся к нашим манерам. В отличие от вас. Впрочем, вы правы. Дело в том, что Орлофф хранил или, возможно, до сих пор хранит некий предмет, условно называемый «кулоном». Этот предмет чрезвычайно интересует наших врагов – ваших врагов, доктор. Таким образом, «кулон» автоматически интересует и нас. Достаточно?

– Какого рода предмет?

– Очевидно, нечто древнее. Это следует из контекста остальных имеющихся в нашем распоряжении данных.

– Древнее? – переспросил Джонс. Что-то хищное мелькнуло в его взгляде. – Я археолог, майор. Не могли бы вы…

– Это не в вашей компетенции. Сожалею, но это закрытая информация, – разведчик развел руки, как бы извиняясь, и добавил вполне приветливо: – Хотя, я уверен, мы еще встретимся.

Чикаго – это все первое, все самое. После Нью-Йорка, конечно, после надменного, насквозь лживого Нью-Йорка. Говорят, будто Чикаго – это мухомор, гигантский ядовитый гриб, выросший возле вод великого озера Мичиган, обильно политый долларами, пустивший грибницу на соседние Хаммонд, Гэри, Ист-Чикаго, проросший в идиллически светлые земли штата Индиана. Врут! Если Нью-Йорк – это медаль Америки, то Чикаго – лента, на которой висит медаль.

Автомобили, несущиеся в несколько рядов по набережной; с одной стороны дороги – бесконечное влажное пространство, отделенное от города шумом разбивающихся о берег волн, с другой – многомильная полоса небоскребов.

Вонючие разваливающиеся улицы, похожие на маленькие зоны стихийного бедствия, со сломанными заборами, покосившимися домиками, кучами ржавого металлолома.

Вечно дымящие трубы и непрерывно снующие поезда – в самом центре города. Буйство рекламных плакатов – «Кока-кола – кровь нации», «Джонни Уокер – огонь ваших сердец», «Бензин „Шелл“ вашему автомобилю – напоите своего коня».

Чикаго – это дух практичности и предпринимательства, сконцентрированный даже в архитектуре; только Первое, только Самое.

Например, самое высокое в мире кирпичное здание – апофеоз 19-го века, последнее крупное здание традиционной конструкции[5]. Вот оно – мощной, утолщенной книзу стеной вздымается по странной кривой над узкой улицей, как символ американского рационализма.

Громадный комплекс «Аудиториум» – оболочка в виде отеля и офисов вокруг театрального зала, разумеется, крупнейшего в США[6].

Чикаго – это город великого строителя-рационалиста Уильяма Дженни, соорудившего в 1879 году так называемое «Первое здание Лейтера» – прообраз конторского здания. Прагматичность – в дерзкой прямоте. Хорошая освещенность помещений, широкие окна, не дом, а стеклянная клетка. Он же возвел первое в мире здание со стальным каркасом