Еще до начала поступления пациентов, во время первого и единственного общего собрания, Данилов сказал врачам:

– Я прекрасно понимаю, что многим из тех, кто придан нам для усиления, реанимационные навыки на профессиональном уровне в дальнейшей жизни не пригодятся. А еще я знаю, что для приобретения этих навыков на более-менее сносном уровне нужно, как минимум, полгода практики. Так что, давайте договоримся следующим образом. Кто хочет что-то освоить – милости просим упражняться под чутким руководством старших товарищей. Все покажем и всему научим. Кто не хочет, пусть занимается другими делами – принимает, описывает, наблюдает, переводит. Если приданный врач не владеет методикой какой-то манипуляции, он должен без стеснения звать на помощь реаниматолога, а реаниматолог должен без ворчания эту помощь оказать. Приданных буду карать за то, если они полезут делать то, что не умеют и причинят пациентам вред, а реаниматологов – за отказ помочь или же за проявление недовольства при этом. Всем все ясно?

– Мне одно неясно! – сразу же встряла Мальцева. – Мы теперь как будем называться? Первое реанимационное отделение или детский сад имени Мери, мать ее, Поппинс?

– Я бы посмотрел на вас в операционной! – взвился доцент кафедры факультетской хирургии и ведущий абдоминальный хирург восемьдесят восьмой больницы Стахович. – Вы же аппендэктомию нормально провести не сможете, не говоря уже о чем-то более сложном!

– Засуньте вашу хирургию в ж…у поглубже, здесь реанимация!

– Коллеги, давайте жить дружно, – попросил доктор Дерун.

– А что она сразу про детский сад?! – Стахович, что называется, вошел в раж. – Почему она позволяет себе такие намеки?!

И тут доктор Мальцева сделала то, чего от нее никто не мог ожидать. Она приветливо улыбнулась Стаховичу и столь же приветливым тоном спросила:

– Не кажется ли вам, уважаемый Владимир Князевич, что говорить о присутствующих «он» или «она» не очень-то вежливо?!

Даже у Данилова, считавшего себя человеком, которого трудно чем-то удивить, нижняя челюсть слегка отвисла. Стахович же смотрел на Мальцеву так, будто она превратилась в Медузу Горгону – лицо окаменелое, взгляд остекленевший.

– Если же вы, Владимир Князевич, забыли, как меня зовут, – столь же елейно продолжала Мальцева, – то могу напомнить, что я – Светлана Евгеньевна. Ты понял, козел колченогий?

Последнюю фразу Мальцева произнесла своим обычным нагловато-вызывающим тоном. Стахович, который слегка прихрамывал на левую ногу, побагровел и пригрозил:

– Я на вас в суд подам, за оскорбление чести и достоинства! В свидетелях недостатка не будет!

– Как можно оскорбить то, чего нет?! – деланно пожала плечами Мальцева.

После «большого» обхода врачи начинали заниматься пациентами, а Данилов брал истории болезни наиболее тяжелых пациентов, садился где-нибудь в уголке и еще раз «прогонял информацию» через мозг, пытаясь найти ошибки и недочеты. Тяжелые пациенты в большинстве своем находились на инвазивной искусственной вентиляции легких, то есть вентиляция проводилась через трубку, вставленную в трахею. Вентиляция же через маску называется неинвазивной. Кроме этого, кислород можно подавать и через вставленные в нос трубочки, но при низком насыщении крови кислородом, от трубочек в носу пользы не будет – нужна более интенсивная подача в плотно прилегающую к лицу маску.

В отделении было десять аппаратов искусственной вентиляции легких и пять «наркозников» – наркозно-дыхательных аппаратов, которые можно было использовать как для дачи наркоза, так и для вентиляции. «Наркозники» пребывали в резерве, поскольку они были менее удобными в работе, чем обычные аппараты ИВЛ.