Однако в этом случае закон был на стороне Хоппи Харрингтона. Заставить власть имущих дать ему то, на что он имел право, являлось только вопросом времени. Здесь он был непреклонен – терпелив и непреклонен. Они обязаны помочь ему, хотят они того или нет. Так учил его отец, владелец овечьего ранчо в долине Сонома, – всегда требовать то, на что имеешь право.

Он услышал звуки: телемастера работали. Хоппи помедлил, открыл дверь и оказался лицом к лицу с двумя мужчинами, сидящими у длинного верстака, по которому были раскиданы в беспорядке инструменты и тестеры, приспособления и телевизоры в различных стадиях разборки. Мастера заметили его.

– Послушай, – сразу же сказал один из них, ошеломив Хоппи. – На ручной труд смотрят свысока. Почему бы тебе не заняться чем-нибудь умственным, вернуться в школу и получить аттестат?

Он повернулся к Хоппи, выжидательно глядя на него.

Нет, думал Хоппи, я хочу работать руками…

– Ты бы мог стать ученым, – сказал другой мастер, не отрываясь от работы; он проверял цепь вольтметром.

– Как Блутгельд, – сказал Хоппи.

Мастера одобрительно засмеялись.

– Мистер Фергюссон говорил, что вы дадите мне какую-нибудь работу, – сказал Хоппи. – Какой-нибудь несложный блок для начала, ладно?

Он ждал, боясь, что они не откликнутся, но один из них указал ему на проигрыватель-автомат.

– Что с ним? – спросил Хоппи, изучая ремонтный ярлык. – Я уверен, что могу починить его.

– Пружина сломалась, – ответил мастер, – не выключился после последней пластинки.

– Понятно, – сказал Хоппи. Он поднял проигрыватель экстензорами и перетащил его на свободное место на дальнем конце верстака. – Я буду работать здесь.

Никто не протестовал. Он взял плоскогубцы. Это легко, думал он, я тренировался дома. Он сосредоточился на проигрывателе, одновременно краем глаза наблюдая за мастерами. Я проделывал это много раз; почти всегда все получалось, и с каждым разом все лучше и лучше, аккуратнее. И более предсказуемо. Пружина – маленькая деталь, думал он, самая маленькая, какую они смогли найти. Такая легкая, дунешь – улетит. Я вижу, где ты сломана. Молекулы металла не соединены как надо. Он сосредоточился на поврежденном месте, держа плоскогубцы так, чтобы ближайший к нему ремонтник не мог ничего видеть; он притворился, что вытягивает пружину, пытаясь удалить ее.

Заканчивая работу, он понял, что кто-то вошел, встал за его спиной и наблюдает. Он повернулся – это был Джим Фергюссон, его наниматель. Фергюссон ничего не говорил, просто стоял со странным выражением лица, засунув руки в карманы.

– Готово, – нервно сказал Хоппи.

– Дай-ка посмотреть, – сказал Фергюссон. Он взял проигрыватель и поднес его поближе к лампе.

Видел ли он? – гадал Хоппи. Понял ли он? И если понял – что он думает? Возражает он, не возражает – или просто испуган?

Молчание продолжалось, пока Фергюссон проверял проигрыватель.

– Где ты взял новую пружину? – вдруг спросил он.

– Нашел на верстаке, – не моргнув глазом ответил Хоппи.

Все обошлось. Фергюссон если и видел что-то, то ничего не понял. Фокомелус расслабился и почувствовал ликование, полное удовольствие вместо тревоги; он улыбнулся мастерам и оглянулся вокруг в поисках нового задания.

Фергюссон спросил:

– Ты нервничаешь, если за тобой наблюдают?

– Нет, – сказал Хоппи, – люди могут пялиться на меня сколько душе угодно. Я знаю, что я – другой. На меня пялятся с тех пор, как я родился.

– Я имею в виду, когда ты работаешь?

– Нет, – снова сказал Хоппи, и его голос звучал громко, может быть, слишком громко. – Прежде чем у меня появилась коляска, – сказал он, – прежде чем правительство обеспечило меня хоть чем-то, мой папаша обычно таскал меня на спине в одеяле. Как рюкзак. Как индианка – ребенка.