Дорофей и Елена молчали до утра над письмом. Но молчали они не от умиления или благодарности. Молчали они – каждый по своей причине. Дорофей молчал оттого, что понял – он никогда не прикоснется к руке отца щекой. Он никогда не обнимет круглую голову матери. А Елена молчала от боли, от меры испытаний, что предстоят ее потомкам, здесь, на Урале. За что? Ответом – было молчание. Они не знали. Их ожидало могучее настоящее. Ради новой действительности они пустились в путь к Богу.

Дорофей написал тогда отцу. «Я не отошел от канонов нашей веры, не забыл Бога. Мы живы, пока верим. Я – человек, пока верю. Нет лучшего, действенного, испытанного способа обучения вере, нежели Церковь, которая обучая, тренируя и воспитывая в вере, как возможности прикоснуться к абсолютистской, святой истине. Конфессия и принадлежность не важны. Православные поместные Церкви, РПЦ, католическая церковь, протестантские (лютеранские) церкви, мусульманство, иудаизм, даже буддизм, который не являясь религией, дает навык пользования инструментом веры. Потому что нельзя жить, когда нет абсолютной, совершенной, единственной, точки отсчета. Поэтому мои дети будут православной веры. Я не предавал тебя. Но у меня свой путь. Прости, если уже не увидимся. Я люблю тебя и маму.».

В обозе было с десяток телег со скарбом, орудиями и имуществом, и необходимыми продуктами. К телегам были привязаны коровы, собаки, а в одной из телег под грудой полушубков облизывала котят черная кошка.

Темнело поздно, а быстро. Зной не спадал до появления Луны. За день добрались до места. Красота кругом сумасшедшая.

На берегу реки Уршак дубовая роща. Вдоль берега тянулись заливные луга. На краю рощи их земли. Отмерит землю завтра землемер, который приехал вместе с ними. Когда-то здесь уже пытались поселиться несколько семей. Но сюда повадились волки, и люди, не справившись со стаей, перебрались в более обжитые места.

Срубы недостроенных домов торчали на краю рощи. Рядом бугры землянок. Они – спасены! Теперь они успеют до зимы. До зимы оставалось три месяца, а зима здесь холодная и обрушивается внезапно, как тьма в Сионе.

Дорофей до морозов успел отстроить жилье. Он почти не спал после 31 августа, когда родился Яков. Но успел въехать до первого снега в дом, в котором запах сосны мешался с запахом олив и запахом моря. Дорофей был избран старостой. Деревня зажила. Не только на краю дубовой рощи, но и на картах и в официальных документах.

Волков прогнали. Дорофей поймал трех самцов, оскопил одного, выпустил, через день второго, затем третьего. Это была и месть за отца. Стая ушла в ужасе. Дорофей получил прозвище – Волкодав. Иначе его уже не звали. Волки вновь здесь появятся только во время Второй мировой войны.

Жизнь устраивалась.

Дорофей всегда тосковал по отцу и маме. Он всегда тосковал по Торе и, качающимся в синагоге, бормочущим молитву, иудеям.

Дорофея утешала любовь к Богу, которая неизменна, любовь к Елене, любовь к детям, любовь к новой земле, к снегу, к просторам и мужеству.

Пластика снега сделалась новой явью Дорофея.

Дорофей был пионером. Он первый из рода преодолел нечеловеческое тяготение Ветхого Завета. И стал человеком Нового Завета, хотя и не крестился. Он первый из рода взял жену не очень еврейку. Он первый основал деревню. Он первый опирался только на себя. Никого из родственников не было рядом. Он придал роду новое качество развития. Он вдохнул в род новое дыхание.

В этом был его дар. Дар пионерства. И его боль. Дар боли.

Ефрем никогда больше не видел после расставания Дорофея. Ефрем и Мария погибли. На них напали волки зимой. Узнав об этом, Дорофей поседел в одно мгновение, затем всю ночь вновь сидел над последним, миротворческим письмом отца, пророческие слова которого он разглядел только после гибели отца – «Я умру без тебя.».