– Не кричите. Девочка очень впечатлительная, – попросил Копаев. – Я хочу кое-что вам сказать, дорогой товарищ. – Антон подошел к столу, за которым сидел судья, готовый разорваться, уперся руками в столешницу точно так же, как совсем недавно это делал полковник Быков. – Может быть, я хоть одного добьюсь – вы уснуть сегодня не сможете. Знаю, что так и будет. Не по причине угрызений совести. Она тут ни при чем. Просто от того, что вам нахамили, а вы ответить не смогли. Лишь слабенькой ручкой в сторону двери обидчику махали. Мы-то с вами знаем, как это унизительно – ручкой на дверь махать, когда мужества для достойного отпора не хватает! Никаких оправданий за всю ночь не сыщете, правда? Найти основания для заведомо незаконной посадки следователя на нары вы смогли, а встать и вытолкать хама за дверь вам слабо.

– Я звоню мэру!

– Да не будете вы никуда звонить. Смелости не хватит. Мэр вас в гробу видал.

– Послушайте, мы в суде!..

– Вот именно. Поэтому я и отправил девчонку за дверь! Чтобы она не знала, что ее босс иногда забывает, что он в суде! Вы арестовали и отправили в тюрьму мужика, который ломал в две тысячи пятом банду Смирнова, вырезавшую полвагона поезда Владивосток – Москва! Вместе с такими же погаными ментами вы надели наручники на человека, награжденного орденом Мужества! Не на войне, а тут, в гребаном Екатеринбурге. Марин-Марин!.. Два года назад Пермякову давали двадцать тысяч долларов лишь за то, чтобы он с воли передал подследственному малявку в три слова. В ней было написано: «Потерпи до понедельника». Марин, что стоило Пермякову потерпеть всего одну секунду? Все равно никто бы не узнал. Не стал ведь, гад, взяточник, не передал записку, сука!

– Два года назад… – Владимир Викторович действительно понимал, что уснуть ему не удастся, по крайней мере сегодня, потому что он не сможет справиться с гостем.

«Вызвать приставов? – подумал Марин. – Тогда поднимется шум. Неизвестно, на что способен этот Полторацкий. Полетят слухи по суду. Лукин будет зол. Привлеку внимание к своей персоне, делу Пермякова, а значит, и к людям, которые просили… Нет, приставов звать нельзя!»

Когда ты не можешь ответить на оскорбление, всегда нужно ссылаться на должность. Ты судья. Это основная причина, из-за которой тебе нельзя быть мужчиной. Нет ничего лучше звания судьи. Оно иногда совершенно обоснованно исключает половые признаки.

– Два года… – Марин скривился, давая понять, что за такое время меняются не только люди, но и мир.

– Что, срок большой? Два года назад вы трудились юрисконсультом на заводе. Или память отшибло так, что биографию забываете? Хочется забыть, да не можется? Вы были юрисконсультом, Марин! А я десять лет назад сидел под Красноярском на особом режиме. Несправедливо обвиненный. Потом разобрались, все встало на свои места.

«Вот, значит, что это за птица, – подумал Марин. – Выстави сейчас его за дверь, и завтра в окно влетит коктейль Молотова».

– А Пермяков – мой друг. Хоть и мусор.

В голове Марина все перемешалось. Копаев еще раз вгляделся в его глаза и убедился в этом: перемешалось. Теперь Марин окончательно потеряет покой, раздумывая, кого закрыл. За следака из комитета ходатайствует судимый человек. Он его друг и нынешний заместитель начальника правового управления администрации Екатеринбурга. В принципе это нормальное явление для сегодняшнего времени. Но когда такое касается тебя, всегда кажется, что начался кошмар.

– Ага!.. – понял Марин. – «Один мой знакомый попросил…» Так вот вы за кого хлопочете!