Мэй выплыла из кильватера и поплыла рядом с «Элизабет М. Прути», скрываемая лишь несколькими дюймами воды, поверхность которой она нарушала не больше, чем стайка рыб. Несколько минут она просто плыла рядом, потом приблизилась к корме и поплыла на белой пенящейся волне, оставляемой винтом, перевернувшись на спину, чтобы попытаться отыскать сестру на палубе.

Удостоверившись, что там никого нет, она поплыла к носу, не прилагая никаких усилий, чтобы не отставать от парохода. Снова перевернувшись на спину, Мэй увидела её. По правде сказать, она увидела лишь волосы. Они развевались, подхваченные ночным ветром, и горели огнём.

Законы Соли, однако, не могли помешать Мэй рассказать всё Ханне. Она сгорала от нетерпения, надеясь, что Ханна придёт сегодня поплавать, вместо того чтобы провести вечер со своим художником.

«Он такой…» – Мэй оборвала себя. Она не имела права думать о нём так. И она никогда не думала о Стэннише Уилере плохо. Хотя не совсем так. В нём было что-то, что её – она никак не могла подобрать слово – беспокоило.

– Осторожнее, здесь корни выпирают. Они тут повсюду, не споткнитесь, преподобный, и вы, миссис Сноу и юная леди. Элмер, Питер, полегче с сундуками. Это вам не клетки с ома’ами.

– А-гм. Не боись, Эльва.

– Клетки с чем? – переспросила Люси Эльву Перри.

– Ха! Ми-чка, мы здесь называем ома’ами лобсте’ов.

«В Новой Англии никто не произносит букву “р”?» – подумала Люси.

Но это, конечно, не мешало ей чувствовать себя абсолютно счастливой. Лесная тропинка пошла через ели и сосны. Она уже слышала шум волн. Клочья тумана висели на ветках, будто причудливые шифоновые шарфы.

– Густой, как грязь, – бросила Эльва. – Когда доберёмся до дому, моря уже не разглядишь.

«Но я слышу его запах, – подумала Люси. – Я чувствую его».

Воздух был напоён запахом соли и хвои. Люси перевела взгляд на Марджори и заметила, что у той дрожит нижняя губа.

– Всё в порядке, мама. Здесь так прекрасно, особенно после года в городе, наполненном ужасными запахами.

– Слишком по-деревенски и слишком далеко от центра.

– Далеко?

– Сколько мы уже идём?

– Не пять минут, конечно. Но зато довольно близко от церкви. Здесь так красиво, мама. Так хочется сделать зарисовки акварелью и тушью.

– Ты рисуешь, ми-чка? – спросила Эльва Перри.

– Немного.

На самом деле Люси думала о том, чтобы нарисовать море уже давно: с тех пор, как посетила выставку художников-маринистов в Музее естественной истории.

Она дивилась цветовому разнообразию, и ей хотелось воочию увидеть, как, например, на цвет моря влияет цвет неба или солнце. А если день облачный, море станет серым?

– У неё очень хорошее образование, у нашей Люси, – улыбаясь, сказал преподобный Сноу.

– А-гм. А к нам почти каждое лето приезжает один из самых знаменитых живописцев страны.

– Кто же? – немного оживилась Марджори Сноу.

– Стэнниш Уитман Уилер.

– Стэнниш Уитман Уилер! – в один голос воскликнули преподобный и миссис Сноу.

– Не могу поверить, – с придыханием произнесла Марджори.

– О, да. Он приезжает, чтобы рисовать портреты богачей: Асторов, Рокфеллеров, Беллов, Бенедиктов, Хоули. Кого угодно.

– Он написал епископа Вандервакера, – добавила Марджори.

– Ваша правда! – кивнула Эльва. – О, епископ – прекраснейший человек, который когда-либо ходил по земле. – Она порывисто вздохнула. – О, ми-чка! Как об этом трудно говорить, но я не представляю, как он держится сейчас: после того, как потерял ногу.

– Да, так печально, – прощебетала Марджори. Это были уместные слова, но живость, с которой она их произнесла, полностью исключала искренность.