Забияка глядит на меня волчонком.

- Возьми меня!

- Чего? – недоуменно хлопаю глазами. Зря я охранника с собой не взяла.

- Возьми меня! Я хорошая. Не пожалеешь!

Совсем не похожа она на такую.

Не хочу я ее брать!

- Как тебя зовут?

- Руся.

- Руся? Это Руслана что ли?

-Угу, - кивает головкой и трет грязными ручками пухлые щечки.

Руслана! Даже имя у нее как у мальчика.

Даже если бы мне разрешили взять взрослого ребенка, как эта, я бы не выбрала эту нахалку.

Глядя на эту малявку, мне хочется бежать прочь.

Приемную дочь я представляла себе по-другому!

Думала, будет милая сладкая Булочка, с косичками и розовыми бантиками.

А не демоненок в обличии нелепо разряженной девочки. Руся выглядит как цыганенок с вокзала - три странных хвоста на голове, десяток разноцветных больничных браслетов на тонких запястьях. Джинсовая курточка с ярлыком из магазина, желтая юбка с ценником, одетая поверх другой юбки.

Придумываю, как отвлечь малышку от себя. Ныряю в салон автомобиля, достаю из пакета большого белого пушистого зайчика, сую Руське в руки.

Малышка сжимает в пальчиках игрушку, воодушевленно радуется. Но обо мне не забывает. Разглядывает как куклу в витрине магазина.

- Красивая, - наконец выносит мне оценку.

- Спасибо, - в знак благодарности киваю как накормленный пони. - Давай бирку оторву, - хватаюсь за ценник на юбке, девчонка дергается резко, уходит вправо, и я выдираю бирку с ценником и кусок желтой ткани.

- Ах! – ахает малышка, в ужасе округляя глаза. – Это же подарок от красивой тети Полины.

***

15. Глава 15

Виталина

- Твою мать! - испуганно гляжу в огромные карие глазищи.

Лицо девочки искажается.

– Только не плачь, я тебе сто юбок куплю, - умоляю малявку, и как набедокурившая маленькая детдомовская девчонка, сама оглядываюсь воровски по сторонам.

Ловлю себя на том, что снова ощущаю всю эту детдомовскую атмосферу каждой клеточкой кожи и души. Эта девочка сотворила со мной невиданное, помогла мне вспомнить себя, ощутить своего внутреннего обиженного ребенка.

Воспоминания помогли мне коснуться незаживающей раны и заштопать пару сантиметров невидимыми нитками.

Под ребрами глухо стучит сердце. Эмоции нарастают, грозятся перерасти в снежный ком.

Бросаю взгляд на девчонку и прихожу в полное изумление.

Она не плачет.

Видимо привыкла к боли, не пропускает ее в себя. Я знаю, некоторым удается выработать это крутое качество. С годами у них боль не притупляется, а перерабатывается в другие эмоции, действия.

Вот и эта оказалась из числа сильных, особенных, нарастивших в свои несущественные годы толстую шкуру.

Руся подходит ближе, сужает глаза, что-то там себе просчитывает в своем пытливом умишке, и выдает такое, от чего я прихожу в полнейший восторг.

- Сто юбок, по рукам? – протягивает мне маленькую лапку, перепачканную грязью и еще черти чем.

- Зачем тебе столько? – скрепляю сделку рукопожатием.

- Не твое дело! – фырчит маленьким рассерженным медвежонком, пытаясь закрыть дырку в юбке пальчиками.

- А всё-таки?

- Подружусь с девочками из группы, подарю всем, чтобы они меня любили.

- Разве любят за подарки?

- Ну, ты глупая! Конечно, да! – топает ножкой. Обнимает одной рукой зайца очень крепко, чтобы не потерять.

Сердце неприятно щемит. Неужели я в ее годы была такой же? Или я была слабой, только внешне царапалась, кусалась. А сильной я стала в десять лет, когда в наш детдом пришел Дэнчик.

Кусаю губы, пытаюсь скрыть слезы. Вроде выходит.

- Знаешь, Кнопка, я поеду. Курьер завтра привезет тебе юбки.

- Тебе можно верить? Может, залог оставишь? – тянет лапку к моим наручным часам.