Но зазвонил лежащий на полу телефон, на дисплее высветилось: «Комов»… Ну, Федоту-то он не ответить не мог.

Команда у Степана боевая. Комов, Кулик, Лозовой. Слава Малыгин в уголовном розыске работал дольше всех, и отношение к нему, в общем-то, неплохое, но в разведку с ним Степан бы не пошел. Не командный он человек, Слава, личное ставил выше общественного, вроде бы не сволочь и не предатель, но не друг, а так…

– Да!

– Степан, открывай! Я же знаю, что ты дома!

Пришлось подниматься, открывать дверь.

Федот разулся, прошел на кухню, по-хозяйски включил чайник. Мощный он мужик, рослый, широкоплечий, лицо широкое, ударопрочный нос, чугунный подбородок. Взгляд умный, проницательный и всегда ироничный, когда чуть-чуть, когда с избытком.

– Замерз на морозе, – сказал он, выразительно глянув на Степана.

– Бывает.

– И не спросишь, чего я на морозе делал?

– Да звонил оперативный. По привычке… Кого там на Электрозаводской сделали?

– Ну лежит красавчик… Катафьев Борис Валентинович, шестьдесят девятого года рождения.

– На морозе?

– На морозе.

– Я-то хоть в тепле. И живой, – вынимая из пачки сигарету, сказал Степан.

– И я живой, – усмехнулся Федот. – Но холодный.

– Чувствуй себя как дома, брат! – Степан кивком указал на чайник с закипевшей водой.

И себе Федот может кофе приготовить, и другу. Заодно и согреется.

– Рожа у этого Катафьева… Ганшина сразу вспомнилась.

– Ганшина, Ганшина.

– Соседка Гурского, – подсказал Комов.

– Золотой пистолет при нем не нашли?

– Обычный пистолет. И пулю нашли.

– Золотую?

– Да нет, обычную. Голову навылет прошла, в заборе застряла.

– Кто стрелял?

– Никто не видел.

– Никто?

– Ну, догадки, конечно, есть, – усмехнулся Комов.

– Давай догадки! С кофе очень хорошо заходит.

– С бубликами еще лучше.

– Ну, это можно… – Степан кивком указал на холодильник.

Вчера он хорошо затарился, там и колбаса, и масло. Хлеб для бутербродов есть. Если Комову не трудно, он и яичницу может пожарить.

– Битовская братва за данью подъехала, и тут объявляются какие-то на иномарке. Катафьев собирался стрелять, но кто-то из битовских опередил.

– Кто-то?

– Мастера клянутся, что не видели.

– Хором клянутся или каждый по отдельности?

– Видели они все! Говорить не хотят. И не скажут под протокол. Боятся.

– Что они видели?

– Девчонка подъезжала, на битой «десятке», там была, когда все началось. Увезли ее. И «десятку» увели.

– Кто девчонку увез? Битовские?

– Она видела, кто убил. И она, и ее парень.

– Парня тоже увезли?

– Говорят, сами в машину сели, – кивая, усмехнулся Комов.

– В свою машину?

– Да нет, к бандитам… И «десятка» тоже уехала.

– А какая машина была у бандитов, никто из автомехаников не заметил?

– В том-то и дело!.. – усмехнулся Комов. – Даже не представляю, как они номера «десятки» запомнили.

– Ну хоть что-то.

– Транспортное средство зарегистрировано на Шашкину Евгению Падловну.

– Ну зачем же так грубо? – поморщился Степан.

Комов иногда перегибал палку, он-то, конечно, к этому привык, но иногда поправлял.

– Дочь нашего прокурора.

– Ну, может, и не очень грубо… Хочешь сказать, что прокурорскую дочь похитили?

– Получается, что так.

– Надо найти! – Степан грозно сжал кулак, но даже не поднялся с места.

Он никогда не считал себя самым умным и тем более незаменимым. Есть опера более достойные, чем он. Есть опера, на которых Шашкин мог опереться в поисках своей дочери. Удачи ему и успехов! Он справится, капитан Круча верит в него.

– Так и я о том же! – кивнул Комов.

– Кто стрелял, неизвестно?

– Узнать-то, конечно, можно…

– Никаких противозаконных методов! – Степан строго посмотрел на подчиненного.