– Ричард тогда был совсем юным.

– Да, лет восемнадцати. Но он, если не врут источники, отличался немалой силой. Он и сын Генриха – ровесники. Так вот, сначала все единодушно утверждают, что сын Генриха погиб в сражении, а потом начинается непонятное… – Каррадин перебирал свои бумажки, явно не находя чего-то. – Черт подери, куда она подевалась? А… вот. Фабиан, он жил при Генрихе VII, пишет, что юношу взяли в плен и привели к Эдуарду IV, бросившему ему в лицо перчатку, и убили на его глазах. Как вам это нравится? А Полидор Виргилий утверждает, что убийство было совершено непосредственно Георгом, герцогом Кларенсом, Ричардом, герцогом Глостером, и лордом Гастингсом. Холл добавляет к ним Дорсета, а Холиншед, которому этого мало, заявляет, что первый удар был нанесен именно Ричардом. Ну как? По-моему, Тоунипанди высшего качества.

– Да, что верно то верно. Ни слова правды. Однако если у вас есть время выслушать несколько фраз из Томаса Мора, то вы получите еще один пример того, как делается история.

– Меня тошнит от сэра Томаса Мора. Но я слушаю.

Грант перелистал несколько страниц в поисках нужного параграфа:

Некоторые искушенные люди полагают, что его (то есть Ричарда) тайным желанием было убийство его брата Кларенса, чему он якобы изо всех сил сопротивлялся, однако сопротивлялся не так, как если бы и вправду был защитником своего брата. И те, кто так полагает, полагают также, что задолго до смерти Эдуарда замыслил он стать королем, когда брат его король (чью жизнь стремился укоротить жестокой диетой) умрет, оставив наследником малое дитя (как оно и случилось). И полагают также, что радовался он измене брата Кларенса, ибо помешал бы тот ему достичь цели, сохрани он верность племяннику или пожелай сам стать королем. Но сии наши измышления не могут быть подтверждены ничем, а тот, у кого в руках одни лишь догадки, легко может промахнуться.

– Лживое ничтожество, – почти с нежностью произнес Каррадин.

– А вы заметили тут одно интересное утверждение?

– Ну конечно.

– Заметили? Умница. А я три раза прочитал, прежде чем до меня дошло.

– Ричард не желал казни брата, по крайней мере в открытую.

– Правильно.

– Однако всеми своими «полагают», – сказал Каррадин, – он добивается нужного впечатления. Говорил я вам, мне его и даром не надо.

– Не следует забывать, что это все же Джон Мортон, а не Томас Мор.

– Томас Мор звучит лучше. И кстати, ему это наверняка нравилось, иначе зачем бы он стал снимать копию?

Но Грант, вспомнив свое солдатское прошлое, уже переключился на Нортгемптон:

– Ричард оказался достаточно искусен, чтобы справиться с двумя тысячами воинов Райверса, не вступая с ними в открытое столкновение.

– Наверно, они предпочли брата короля брату королевы.

– Наверно. К тому же воину легче найти общий язык с воинами, чем человеку, пишущему книги.

– А Райверс писал книги?

– Именно ему принадлежит первая напечатанная в Англии книга. Он был весьма образован.

– Хм. И тем не менее он вступил в спор с человеком, который в восемнадцать лет был командиром, а в неполных двадцать пять стал генералом. Знаете, я не перестаю удивляться Ричарду.

– Его талантам?

– Нет. Его молодости. В моем представлении Ричард всегда был пожилым человеком, а ведь он всего тридцати двух лет от роду.

– Скажите, когда Ричард взял на себя заботу о наследнике, он изолировал его от людей из Ладлоу? От тех, кто его вырастил?

– Нет. С ним вместе в Лондон приехал его учитель, доктор Олкок.

– Следовательно, не было никакой паники, никакого устранения Вудвиллов и всех, кто мог бы влиять на принца не в пользу Ричарда?