Но я томлюсь: забыта, одинока,
Ломаю руки и кричу ночами.
Не образумит даже речь Пророка
Когда одна, когда не рядом с Вами.
Лишь одного хочу: увидеть и услышать,
Понять, что любите и тоже не забыли.
Рука невольно, как молитву, пишет,
Чтоб Вы меня хоть чуточку любили.
Я не виню; к чему Вам мои слезы,
Коль сердце в радости безмерной пребывает?
Разделим поровну: пусть мне шипы от розы,
Для Вас – ее цветы благоухают».
Отец за что-то укорял свою Хуррем (видно, написала резкое письмо?).
В другом признавался в любви.
Вот эти письма и помогут несчастной Хюмашах отстоять свое право любить! В конце концов, она внучка Хуррем.
Михримах сложила все письма, как были, и отнесла отцу.
В тот же день султан позвал дочь к себе, долго молчал, потом достал еще большую шкатулку и подал дочери.
Михримах принимала отцовский дар дрожащими руками. Он означал высочайшее доверие.
Ведь даже не спросил, читала ли, понял, что прочла, но не укорил, напротив, доверил вторую половину…
И здесь менялся почерк, менялось содержание, письма были отчаянные, были резкие, султанша выговаривала супругу из-за Ибрагима-паши, обещала раскрыть глаза на что-то. Но куда больше было писем о любви, о том, что и дня не способна прожить без него, что каждый день ожидания весточки превращается в ад, что все адовы муки уже вытерпела, своими терзаниями искупила все прегрешения…
Первые, еще очень робкие и неумелые попытки писать стихи.
«Коль любимый не пишет – не нужна я ему?
Не обманет?
Я живу – не живу, и сама не пойму,
Как в тумане…
Даже солнце без Вас для меня не встает.
И не встанет.
Если песен своих соловей не поет —
Роза вянет…»
«Никто мне не поможет, я больна,
Когда моя душа с твоей разлучена.
Приди и мой недуг пройдет,
Как только взгляд Хуррем твой взгляд найдет».
«Пусть сердце, превратясь в голубку,
К тебе летит и сядет на окно.
И подсмотрев, пусть даже очень робко,
Мне о тебе расскажет все оно.
Завидую ему, летать я не умею,
Я снова в клетке, снова взаперти.
Без зова твоего раба твоя не смеет
К тебе лететь, идти и даже приползти».
«Мой враг любимый!
Когда бы ведали, как раненое сердце
В тоске исходит горькими слезами,
Оставили б открытой клетки дверцу,
Чтоб полетела птицей вслед за Вами.
Но я томлюсь: забыта, одинока,
Ломаю руки и кричу ночами.
Не образумит даже речь Пророка
Когда одна, когда не рядом с Вами.
Лишь одного хочу: увидеть и услышать,
Понять, что любите и тоже не забыли.
Рука невольно, как молитву, пишет,
Чтоб вы меня хоть чуточку любили.
Я не виню; к чему Вам мои слезы,
Коль сердце в радости безмерной пребывает?
Разделим поровну: пусть мне шипы от розы,
Для вас – ее цветы благоухают».
«Мой жестокий, столько дней не пишешь!
Неужели сердце позабыло?
Неужели стона моего не слышишь?
Неужели страсть твоя ко мне остыла?»
«Утонула я в море тоски, где ни дня нет, ни ночи…
Каждый день мне погибель разлука с тобой пророчит.
Соловей я, отныне живущий в пустыне без розы,
Вместо песен теперь у меня только горькие слезы…»
«Мой любимый, тебе же известно давно:
Если бы в море вода превратилась в чернила
И в бумагу вся ткань во дворце, все равно
Их для писем моих и тогда б не хватило!»…
«Плох мой стих и корявы слова,
Ты прости: говорить о любви, как Меджнун, не умею.