– Хорошо ли с находниками речными якшаться? – она оглянулась на Рарога. – А вдруг заведут куда, а там и потреплют твоё приданое? Да и тебе подол. Не слыхала о них, что ли? Грабят купцов разных, бывает. И неведомо, на какой излучине подкараулят.

– Они помогли нам. И не торопятся добивать. Хоть и могли, – возразила Беляна. Пригляделась к Грозе пристально, отчего-то даже голову чуть набок наклонив. – Чего это ты струсила вдруг?

Гроза только плечом дёрнула. И сама не понимала, чего так тревога её колотила. Верно, хотели бы зло какое сотворить, так уже сотворили бы. Ватажников теперь было даже поболе, чем кметей. И говаривали, в “дружине” Рарога воины все умелые: не просто сброд для устрашения. Хотели бы потягаться – не медлили бы, верно.

– Ну, смотри. Достанет Владивой Гневанович розги и отстегает тебя, как в детстве бывало – за такую-то дружбу.

Она встала, поправляя подол и опуская на голову княжны гневный взгляд. Хоть и немногим, а старшая подруга. Вон и Драгица глядит в кои-то веки одобрительно, кивает. Но пока женщины между собой рядились, мужи уже всё решили: станом одним на ночь расположиться, ведь в дорогу теперь уж не тронешься. Стемнело почти. И завтра на рассвете по реке обратно к Волоцку собрались двинуться. А лошадей отправить под присмотром двух кметей по дороге, потому как всех на струги не загонишь. А телега всё равно теперь бесполезна: с убитым-то мерином. Да и обод колеса треснул.

И никто возражений Грозы слушать не стал. Мужи предпочли позабыть на время, что они вовсе друг другу не приятели и не соратники: мирно развернули шатры, что вынули из телеги и стругов. Костры развели и запасы принялись из мешков доставать. Женщинам одно и осталось, что раненых обиходить-перевязать и помочь хоть какую вечерю справить на всех.

– Хоть поедим нынче вкусно, а не то месиво, что ты нам, Калуга, каждый раз стряпаешь, – веселились ватажники, поддевая одного из соратников: хмурого светловолосого парня с жидкой, словно растрепленный лён, бородёнкой.

– Можешь лучше, так сам в другой раз вари, – оскалился тот.

– Да не мужицкое это дело!

Калуга дёрнулся было к обидчику, сжав кулак, да усидел на месте. И по всему видно, что такие стычки – не сразу поймёшь, шутливые или серьёзные – случались меж ними частенько. Мужи пошумели малость и смолкли, встревожив весь лес, уже заслышавший шаги подступающей ночи, а потому тихий и настороженный. Отсветы костров плясали по стволам ив, и по воде, по бортам стругов со сложенными парусами и переплетением снастей, словно паутина безумного паука. Кмети поначалу помалкивали, а после влились в разговор помалу, подкрепившись и подобрев слегка. Правда, тела соратников, сложенные в отдельном шатре, никому не позволяли нынче веселиться. Хоть ватажников они не очень-то печалили. А вот Твердята и Рарог сидели вместе со всеми, но как-то больше молча. Наблюдали и друг за другом, и за воинами своими: кабы не вышло случайно какой склоки. Теперь Рарог был серьёзным и даже как будто усталым немного. Но не забывал поглядывать на Грозу, которая устроилась рядом с Беляной и Драгицей подле женского шатра. И было княжне любопытно до жути: видно ведь по блестящим глазам и заострившемуся в напряжении что-то расслышать лицу – но строгий взгляд наставницы остужал её получше ведра холодной воды.

Скоро совсем уж невмоготу стало сидеть под присмотром Рарога. Как будто силился он что-то в Грозе рассмотреть того, что другим знать не надо вовсе. Она, едва закончив вечерю, встала, прихватив котелок: воды набрать, чтобы нагреть слегка да посуду сполоснуть – и пошла вдоль берега чуть в сторону от становища. Как будто вода там была другая. Глупо, конечно, но хоть пару мгновений одной побыть.