– Как я поняла, – прошептала она, гладя его лоб и щеки, – вас принудили осчастливить вашу жену.

– Она мне не жена и никогда женой не будет! Во мне восстает каждая жилка, стоит мне к ней прикоснуться! Особенно когда я вспомню о Марте, такой красивой, такой нежной!

– Но на которой вам никогда не будет позволено жениться и которая сама никогда не воспротивится отцовской воле.

– Ваш Ришелье намеревается отправить ее в монастырь! И я больше никогда ее не увижу! Разве только в образе монашки! Если они сочтут нужным, они принудят ее к пострижению! А я? Я тогда умру!

– Нет, нет! Не умирают оттого, что любовь становится достоянием Господа! Другое дело, что, продолжая с такой настойчивостью ухаживать за Мартой, вы можете быть уверены, что в один прекрасный день она станет кармелиткой или бенедиктинкой, даже не поняв, как это с ней случилось. Может быть, лучше притвориться, что вы потеряли к ней всякий интерес?

– Я?! Чтобы я?.. Я бесконечно чту вас, матушка, но это невозможно!

– Не понимаю, почему.

Принцесса выпустила сына из объятий, подвинула кресло так, чтобы сидеть напротив сына, и опустилась в него.

– Вас принудили сейчас сделать выбор между вашей любовью – сегодняшней любовью, потому что редко кому случается любить лишь один раз в жизни, – и славой, которую все единодушно предрекают вам, – славой полководца, кем вам предстоит стать. Я постараюсь выразить свою мысль еще яснее: между радостями обыденной жизни и вашими самыми возвышенными мечтами. Это бесчестно, но вы можете защититься от этой бесчестности (я не воспользуюсь дипломатическим термином, потому что дипломатия – искусство сложное) обычной хитростью.

– Хитростью против Ришелье? Которому помогает теперь еще и Мазарини, насколько я могу судить, большой мастер по части хитростей и козней!

– О Мазарини мы будем судить потом, когда кардинал покинет земную юдоль. Вы только что видели кардинала и, думаю, поняли, что дни его сочтены. Поэтому давайте обсудим спокойно положение, в каком мы находимся. Как я поняла, вы спали с вашей женой. Хорошо.

– Хорошо? Как вы можете так говорить, матушка?

– Не стоит придираться к словам. Я хочу помочь вам увидеть все как можно более ясно. Поэтому возвращаюсь к тому, с чего начала. Мы не знаем, забеременела ваша жена или вам придется вновь к ней вернуться. Нет, не отвечайте! Позвольте мне рассуждать дальше. Может случиться, что у нее не может быть детей. В таком случае церковь не может отказать французскому принцу крови в его желании иметь наследников. Тем более я совершенно не уверена, что их сможет иметь ваш младший брат де Конти.

– Я не могу ждать годы и годы! А Марта тем более!

– Когда речь идет об истинной любви, подразумевается, что она вечная. Но это я так, к слову. Однако если мы посмотрим правде в глаза, то главное нарекание вызывает явное проявление вашей страсти к Марте. Ну, так перестаньте любить ее!

Герцог Энгиенский посмотрел на свою мать с печальным недоумением: уж не впала ли она в безумие?

– Вы просите у меня невозможного. Марта само совершенство, она…

– Не продолжайте, послушайте меня. Я знаю, что невозможно приказать своему сердцу, и поэтому посоветую вам вот что: перестаньте выставлять свою любовь напоказ. Выберите другую девушку и ухаживайте за ней.

– Другую? Нет, на это я не способен!

– Вы меня огорчаете, Людовик! У меня даже возникло желание оставить вас одного воевать со своим сердцем, сердцем Марты, кардиналом, вашей будущей славой и… Да, еще с вашим отцом, который если вмешается, то сыграет роль слона в посудной лавке. И только Господь Бог знает, чем кончится его вмешательство.