– Резль мертва, весьма прискорбно, – сказал он едва слышно. – Я позабочусь о том, чтобы ее подобающим образом похоронили на кладбище Святого Себастьяна, со священником, поминками и что там еще бывает. Родители ее тоже в деньгах нуждаться не будут. Что до остального… – Он смущенно осклабился. – Мы ведь не хотим, чтобы по городу разошлись слухи, будто в служанку вселился дьявол. Это может плохо закончиться. Да и наш юный лекарь наверняка согласится с предположением, что бедную Резль свалила ужасная лихорадка. От нее тоже могут быть страшные видения, так ведь?

Пекарь выжидательно взглянул на Симона.

– Вы что, всерьез думаете, будто… – начал тот, однако Бертхольд вскинул руку и перебил его:

– Знаю, ваши визиты стоят дорого. Сколько? Скажем, пять гульденов? Или десять? Какая сумма вас устроит?

Он распахнул сундук возле стола и принялся в нем копаться.

– Да подавись ты своими деньгами! – Магдалена захлопнула сундук, и пекарю прищемило пальцы тяжелой крышкой.

Бертхольд взвыл и заскрипел зубами от боли. Его жена все это время переводила взгляд с одного на другого, словно стояла в окружении призраков. Потрясение оказалось для нее слишком тяжелым, подумалось лекарю, и она решила на время замкнуться в собственном мирке.

– Всем-всем расскажу, что вы, как бык племенной, на собственную служанку влезали, а потом спорыньей ее накормили, – зашептала Магдалена. – Вечно мы, женщины, за похоть мужскую расплачиваемся. Но не в этот раз!

Хитрые глазки пекаря сверкнули холодным блеском.

– Ну да, и кто же вам поверит? – прошипел он. – Дочь палача и бестолковый сын полевого хирурга… Вот так парочка! Идите, расскажите всему городу про меня. И тогда, клянусь, я вашу жизнь в ад превращу.

– Моя жизнь и так на ад похожа. – Магдалена развернулась к выходу и потащила за собой Симона.

Лекарь в последний раз взглянул на Бертхольда и насмешливо поклонился на прощание.

– Если вас снова понос или запор скрутит, – проговорил он с подчеркнутой вежливостью, – то вы знаете, где меня искать.

Они вместе вышли на улицу; за их спинами слышались приглушенные вопли Михаэля Бертхольда, осыпавшего их отборной бранью. Перед дверью до сих пор толпились зеваки. Магдалена остановилась на мгновение и оглядела собравшихся. Лица их не выражали ничего, кроме пренебрежения и отвращения.

«Дочь палача и бестолковый сын полевого хирурга. Вот так парочка…»

Девушка тут же утратила всякую уверенность, что им хоть кто-то поверит. Крестьяне и ремесленники расступились перед ними, образовав живой коридор. Все старались встать подальше от них, словно эти двое болели чем-то заразным.

Симон с Магдаленой двинулись в сторону Речных ворот, и, пока не скрылись из виду, горожане не сводили с них цепких взглядов.

Шонгау, ночь с 13 на 14 августа

1662 года от Рождества Христова

Поздно ночью Симона разбудил шум перед домом. Лекарь схватился за стилет, который всегда держал на сундуке возле кровати. Затем громыхнула входная дверь, и, заслышав грязную ругань, Симон понял, что это всего-навсего вернулся отец – видимо, доплелся-таки до дома из какого-нибудь кабака за городской площадью.

Симон потер глаза и потянулся. Уже с самого вечера он собирался поговорить с отцом по поводу спорыньи. Но Бонифаций Фронвизер бесследно пропал. Повода для беспокойства, в общем-то, не было. В последнее время старик все чаще начал пропадать из дому и не появлялся целыми днями – напивался в трактирах Шонгау, Альтенштадта или Пайтинга. Когда у него наконец заканчивались деньги, он высыпался где-нибудь в сарае и с распухшим с похмелья лицом возвращался домой. Успокаивался на пару недель, а потом все начиналось сначала. Симон не сомневался, что и заработанные за спорынью два гульдена отец с широкой душой спустил в ближайших кабаках.