Она что-то квакает про себя, детские пальчики обхватывают мое запястье и начинают стучать по циферблату.

— Интересная игрушка, а? — стоит, правда, как приличная машина, но для дочери вообще ничего не жалко.

Как-то резко стимул появился в жизни. Я при первом же взгляде на дочь понял, что попал. Вить ей теперь из меня веревки на протяжении всей жизни.

— Вы ее забираете?

Киваю, продолжив наблюдать за попытками Есении попробовать на вкус мои часы.

Богданову на днях переведу щедрое благотворительное пожертвование для клиники, за то что помог мне обойти всю эту бюрократическую машину. Если б у него не оказалось нужных рычагов, Еся бы еще не скоро попадала домой.

— Это хорошо, очень хорошо… — продолжает женщина. — Все-таки дите должно быть в семье, они даже в таком возрасте все чувствуют. Ну где это видано, чтобы при живых родителях малышей чужим людям отдавали?

— Как же маргинальные слои общества? — зачем-то развиваю эту тему.

— Вы, что ль, про алкоголиков и иже с ними? Так тут другой разговор. От них, знаете, каких детей привозят? Взглянуть страшно. А тут такая девчоночка миленькая, откормленная, чистенькая. Мне сразу показалось, что не чисто дело.

— Много таких было?

— Нет, парочка всего. Но кто нас слушать будет, простой персонал? Да и за места мы свои держимся, а то и уволить могут не по справедливости. Сейчас, надеюсь, лучше будет.

— Лучше, — повторяю за ней. — За руководство уже взялись, ситуация на контроле.

— Спасибо вам, — у нее на глазах чуть ли не слезы. — Девочка без вещей поступила, но я могу что-то собрать на первое время…

— Не стоит, у нас есть все необходимое.

— Тогда сейчас оденем ее, подождете в коридоре?

Я выхожу за дверь и приваливаюсь спиной к стене с облупившейся краской. Закрываю глаза, стараюсь взять весь свой гнев под контроль.

В первые секунды, когда я только узнал о дочери, из Даши хотелось всю душу вытрясти. В нашей стране защитники всегда почему-то на стороне матерей, и никто не думает, что мы, отцы, вообще-то тоже имеем право хотя бы элементарно знать о собственных детях.

А я, чувствую, не случись вся эта ситуация с опекой, так и не увидел бы Есению.

— Мы оделись, правда, жеребеночек? — женщина продолжает успокаивающе нянчить мою дочь, вынося ее ко мне. — Держите, отец. Пусть больше она сюда не вернется.

Вытаскиваю бумажник из кармана пальто и достаю из него все содержимое. Было бы больше — все отдал бы.

— Да что вы, не нужно…

— Мне прекрасно известно, какие у вас здесь зарплаты, — кладу купюры на лавку и перехватываю Есению. — Я ведь вам не взятку предлагаю, — смягчаюсь, уловив растерянность на женском лице.

— Спасибо, — она быстро прячет деньги. — У меня внучка…

— Вот и купите ей что-нибудь, — быстро отвечаю, пока не начали звучать оправдания. Мне достаточно было увидеть, как здесь обращались с моей дочерью.

Я умею быть благодарным.

В машине Есению я усаживаю в детское кресло, купленное наспех.

По дороге все время поглядываю на нее в зеркало заднего вида. Удивительный ребенок. Сидит смирно, головой вертит, разглядывая все вокруг. Даже не пищит.

Или у нее шок от новой обстановки, или тихим характером моя дочь пошла в Дашу.

В доме меня ждет сюрприз. Я надеялся, что бывшая жена подскажет, как дальше обращаться с Есей, но на мои вопросительные повторы имени никто не отзывается.

Неужели сбежала? В очередной раз.

— Переодеть тебя надо, что скажешь? — разговариваю с крохой, а у самого в детской глаза бегают по сторонам.

Это у женщин от природы материнский инстинкт и все, что с ним связано, а мужиков реально пугают шевелящиеся мяукающие свертки.