— Да что за трагедия?! — нервничаю и повышаю тон.

Мой крик эхом разлетается по пространству дома.

Приятельницы тоже глазеют на Семенихину, а та краснеет.

— В туалет захотела, всю дорогу терпела, ей-богу! — резко подскакивает с кресла, оставляет только папку, что принесла. — Где сортир?

Саша взмахивает рукой в сторону уборной. Нина охнув, топает туда.

Ну уж нет! Меня одолевает дрожь и волнение такой силы, что едва ли не перехожу на крепкие матерные наречия.

Я бегу вслед за этой вертихвосткой, но Семенихина, как змея заползает в туалет быстрее.

Тем временем Алиса заинтересованно открывает папку и внимательно читает первые листы.

— Юль…здесь о тебе упоминается, — нахмурившись, произносит, — что-то про роды, кажется, все благополучно. Хм…зачем помощнице Грозного история рождения твоей дочки?

Меня в ту же секунду, словно кипятком ошпаривает. Я даже перестаю ощущать собственное тело и опору под ногами! Пошатнувшись, хватаюсь за стенку, чуть не падаю. Сердце будто подпрыгивает до самого горла.

Для Алисы то, что пропечатано на листах лишь пустые строчки, а для меня любое упоминание о рождении Маруси огромная опасность!

— Отдай, — мой голос охрип, и запершило от волнения в горле, но я отталкиваюсь от стены и теперь иду к Хакимовой.

Я стараюсь не выдавать эмоций, пожирающих меня изнутри, однако руки предательски трясутся, будто страдаю от тяжкого абстинентного синдрома. Но сравняться ли эти страдания с теми, что могут обрушиться на мою голову, если в папке именно то о чем я подумала?

— Что с твоим лицом? — щурится Алиса.

— Н-нормально, — я даже стараюсь улыбнуться.

Забираю документы и медленно отхожу в сторонку, а в доме теперь так тихо. Телевизор девчонки сразу же выключают.

Бегло изучаю строчки. Так и есть. Вся подноготная.

А ведь Ирина Яковлевна обещала, что подлинных бумаг она делать не станет.

Для Грозного был уготован полный пакет липовых документов, к которым не придраться. А для меня позже, задним числом, когда я изменила фамилию второй пакет. Меня записали как другую пациентку, ту, что незнакома с Демидом, изменив некоторые даты и день рождения Маруси.

У Ирины было достаточно связей, чтобы провернуть всю эту махинацию гладко и ладно, а я понадеялась на ее солидарность и порядочность. Только теперь я поняла, что порядочная женщина в принципе бы не согласилась на такое преступление.

Но в прошлом во время схваток я была жутко напугана, что могу потерять дочь, так и не познав материнское счастье. Мной овладевал настоящий ужас. Куда уж было до холодных решений?

Сейчас же меня спасает лишь то, что документы держу в руках я, а Грозный мотается по лугам с Марусей.

На базу примчалась Нина, вероятнее всего, чтобы поведать Демиду губительную правду. Очень жаль, что я не смогу заштопать ее рот иголкой или заколотить гвоздями в туалете. Хотя меня переполняет дикое отчаянье…

Захлопнув папку, выдыхаю.

— Да, все нормально! Чудесно просто! — несвойственно мягким тоном объявляю приятельницам, а сама разворачиваюсь и, не теряя времени, шагаю к печке.

Демид привык полагаться только на факты. Он может проявить чувства, но без доказательной базы никогда не вынесет окончательный вердикт.

Исключительный раз лишь Грозный отрекся от своих принципов, когда узнал о потере ребенка.

Я сожгу эту папку к чертовой матери! Кину в огонь. А Семенихина пусть потом как хочет так и доказывает Грозному о своей правоте, пеплом голову посыпает, на раскаленных углях танцует.

Молча снимаю с гвоздика прихватку, чтобы открыть горячую заслонку.

— А, ну-ка, стоять! — за ничтожные секунды со спины настигают Алиса и Саша. Очень быстро берут меня за руки.