Очень внимательно смотрю в его глаза. Вроде не врет.

— Но Алиса расселила меня и дочь по разным комнатам. Знаешь, Маруська может заскучать по маме и…

Договорить не получается.

Демид перебивает меня каким-то надсадным смехом…или воем? Словами не описать. Но реакция такая, будто Грозный мне уже второй час объясняет, что дважды два – четыре, а я все не могу взять в толк и спорю, что шесть.

— Да Маше плевать на тебя сейчас! Она занимается своей интересной детской жизнью. И это великолепно, так и должно быть. Не заражай девочку своей тревогой. Соскучится по тебе – придет. А я сразу же отправлюсь спать в кресло на первом этаже.

— А можно ли это организовать сразу? — потираю ладошки, и вся в предвкушении замираю.

— Нет нельзя. Спать сидя я буду только в крайних случаях.

Хлопнув себя по коленям, встает с постели.

Медленно подходит.

Он не понимает, чего я боюсь, что за странный холод покоится в глубине моих глаз и от этого у мужчины на душе лежит камень, который тяготит Грозного. Демид и рад бы скинуть его только не знает как.

А рядом со мной ему приходит на ум единственный верный способ. Он не держал меня в объятьях уже несколько лет, но сейчас молча и без лишних слов или комплиментов сгребает и крепко прижимает к себе.

Дыхание разбивается о ткань его куртки. Она все еще не согрелась от мороза, но я не чувствую холода.

Под ладонью, что я успела выставить и упереться ей в корпус, чтобы хоть как-то отвоевать границы, зарождается странное тепло, кончики пальцев покалывает, словно я слишком долго держала руку в ледяной воде.

Я не обмякаю в его объятьях, всецело отдаваясь на милость, но и не отталкиваю.

Только замираю в неведенье и кажется, что вместе со мной стрелки настенных часов, что за секунду до этого бесперебойно тикали, тоже замедлили свой ход.

— Юль, давай забудем все прошлые обиды хотя бы на эти короткие два дня? Просто отдохнем, так как чувствуем?

У меня нет обиды на Грозного, но я невольно вспоминаю серые стены послеродовой палаты. Как Демид жадно смотрел на малютку – крошечную Марусю, которую принесла медсестра и выдавала за чужого ребенка, чтобы уберечь нас с дочерью. Как Грозный обманулся моими слезами, ложно подумав, что я скорблю по утрате.

А что же испытывал он в тот момент? Страшно представить.

— Когда я жил с Джулией, — Демид словно читает мои мысли, — наши отношения были мертвыми и бездушными. Я жаждал домашнего уюта, куда бы приходил. Где не было лицемерия и лжи, где нужен был я сам, а не мои деньги. Поэтому я хотел завести ребенка в надежде, что Джулия когда-нибудь оттает. А потом появилась ты…

Там внутри где-то в глубине грудной клетки я ощущаю необъяснимое тепло. Оно никак не связано с доверием или любовными чувствами, а больше походит на жжение.

— Зачем ты мне это говоришь? — поднимаю лицо вверх и смотрю на Демида. — Если ты так хотел семью, неужели за пять лет не смог наладить свою личную жизнь?

— Когда судьба два раза бьет тебя наотмашь, третий раз входить в то же болото не хочется. Накушался. Спасибо.

Горько ухмыляется он.

А я со всей силы сжимаю в руках его куртку и, утыкаясь носом ему в грудь, вдруг роняю слезы.

— Прости, что так вышло, я не могла поступить иначе, — шепчу.

И мне становится легче.

Столько лет я носила в душе эти слова, и, сказав их, испытываю освобождение.

Демид снова не понимает смысла или только делает вид?

Во всяком случае, мужчина гладит меня по макушке и не допытывает вопросами, а только набирает в легкие побольше воздуха.

Я слышу тиканье часов. Мой мир, что на несколько минут сузился до пределов небольшой комнаты, возвращается на круги своя.