- Ну, давай! Без сахара! Меня, кстати, Николаем зовут, - уже вполне дружелюбно представляется мужик.

- Тимур, - протягиваю руку. Бросаю строгий взгляд на помощника, пацаны начинают носиться вокруг машины Николая. Машка трется рядом, рассматривая с интересом всех и все.

Я же пытаюсь вовлечь Николая в обычный мужской трёп, чтобы он скорее позабыл о неприятном инциденте.

Вдруг Машка замирает над машиной, которую начинает поднимать подъёмник, а потом начинает голосить:

- Стойте! Стойте! Остановитесь!

- Ты чего? - подлетаю к ней.

- Там кто-то есть! - кричит, показывая на решётку радиатора.

- Маш, ты что? - пытаюсь рассмотреть, но ничего необычного не замечаю.

- Там! Смотри! - показывает наверх, потому что машина уже высоко.

- Парни, опустите, - прошу я. Автомобиль плавно скользит вниз.

- Вот тут! Я видела! - тычет пальчиком под решётку радиатора. К нам подходит Николай.

- Точно видела? - задумчиво.

- Точно-точно! Шевелилось что-то рыжее.

- Черт! Мне жена уже второй день говорит, что мяукает в машине где-то. Я думал - выдумывает. Ей вечно, то свистит что-то, то пищит.

Все вместе пытаемся рассмотреть источник проблемы, но все чисто. Открываем капот, заглядываем со всех сторон, но ничего не находим.

- Показалось тебе, Мань!

- Нет! Не показалось! - топает ножкой. - Тихо все! - ух, какой командный тон. И главное, все слушаются. Замирают практически по стойке смирно. Машка же подходит к машине, присматривается и начинает ласково звать:

- Кис-кис-кис.

Прислушиваемся, и вдруг отчётливо слышим слабое "мяу".

- Слышали? Слышали? Он там!

- Бл… бли-и-ин! - ругается Николай. - Вот этого ещё не хватало! Как он залез туда, зараза?

- Не надо ругать его! Надо достать бедненького. Он же там погибнет! - округляет Машка от ужаса глаза.

- Ой-й-й! Это ж такой гемор! - изображает фейспалм Веня.

- А ты бы вообще рот не открывал! Вот тебе дополнительное наказание! Котёнка достать! Быстро и ласково!

- Да! Ласково! - рубит Машка, копируя мой тон. Офигеть! Это ж надо, как мы умеем, оказывается!

- Нет, ну копия папа! - поражается Николай.

Машка отводит глаза, я тоже. Надо после праздников сразу решить вопрос с анализом. До одиннадцатого января все лаборатории закрыты либо берут только жизненно важные анализы, я узнавал.

Следующий час мы вызволяем котёнка, а он, зараза, спрятался надёжно. Пришлось полмашины разобрать, чтобы достать засранца. Веня пострадал знатно! Руки он разодрал ему красочно.

- Это, Веня, кара небесная за твои кривые, жадные руки! - выговариваю я.

- Да нормальные у меня руки. Держите гада! – протягивает дрыгающийся шерстяной комок непонятного цвета.

Котенок совсем маленький, чумазый, худой, облезлый. Шипит и продолжает отбиваться.

- Так, стоп! Рецидивист! - накрываю его полотенцем, заворачиваю, блокируя лапы. - Ну, все. Сейчас гулять пойдёшь! На, Веня, неси его на улицу.

- Ты что, его выбросишь? - осуждающе смотрит на меня Маруся.

- А куда ж я его дену? Ой, Мань! Только не надо вот этого. Куда мне его? В квартиру?

- Я не знаю, - надувает губки, подбородок дрожит. - Мне его жалко. На улице знаешь как холодно. И страшно. Особенно ночью, - и взгляд такой ранимый, насквозь прошивает. Знает, чем добить, засранка. И ассоциации эти: «холодно», «страшно», окунают в чувство вины, что девочка натерпелась не хуже котенка. Но я не сдаюсь.

- Нет, Маня! Не надо манипулировать и давить на жалость!

- Хорошо. Не буду, - грустнеет она еще больше. Голубые глазища наполняются слезами и мне ком подпирает к горлу. - Можно я его хоть покормлю?

- Так нечем.

- У меня бутерброд есть, - отзывается Николай. - Держи! - отдаёт ей колбасу. Машка отходит в уголок, аккуратно распутывает котёнка из полотенца, дает ему колбасу. Тот с рычанием набрасывается на еду.