– Главное, ты красивая, – сказал Антон, приподнялся на локте и потрогал ей пальцем шрам на брови, нагнулся, и прикоснулся к нему губами, и спросил: – Откуда это у тебя?

Вдруг Каллиопа залилась слезами.

– Он меня бил! – рыдала она, кусая подушку. – Я его обожала, я жила только ради него, он был вся моя жизнь, я растворялась в нем, я поклонялась ему. А он меня бил! А я говорила: «Бей, но только не бросай!» А он все равно бросил!.. Бросил, бросил!

Она, дрожа, прижалась к Антону, и он даже, представьте себе, с разгона обнял ее и погладил.

– Пожалей меня, обними меня, согрей меня, спрячь меня! – бормотала она, и ее слезы лились на его грудь и стекали к пупку, а один ручеек даже попал под мышку.

– Каллиопа, – вдруг строго сказал Антон. – Какое мне дело до твоих бывших любовников?

– Не было никаких любовников! – зарыдала она еще громче. – Он был у меня один! Первый и единственный мужчина!

– А я? – спросил Антон.

– А ты просто хороший человек.

– Но согласись, Каллиопа, – обескураженно возразил Антон. – Как-то это бестактно, в данной ситуации. Зачем ты мне все это вываливаешь?

– Потому что ты добрый, – сказала Каллиопа.

– Ошибаешься, – сказал Антон и встал с кровати. – Собирайся.

– Нет! – снова зарыдала она. – Не выгоняй меня! Делай со мной все что хочешь…

– Да я ничего с тобой делать не хочу. Уходи.

– Не могу, – она встала и достала из сумочки часы. – Есть такой гайдлайн: если свободная женщина прожила со свободным мужчиной на его территории более сорока пяти минут при наличии взаимно добровольного секса, они считаются парой на ближайшие десять лет.

– Ясно, ясно, ясно… – нахмурился Антон. – Тогда располагайся. В кухне холодильник, веник в коридоре. Если нетрудно, подмети, а то под ногами скрипит. А я сейчас.

Он взял кошелку, как будто в магазин, а на самом деле побежал в круглосуточный МФЦ, написал заявку на перемену фамилии.

Потому что ему не нравилась его фамилия – Колошматин. Грубо и агрессивно. Хотелось что-то изящное и пейзажное. Ветка на фоне осеннего неба. Девушка в МФЦ сказала, что есть свободная ячейка на Листовёртова. Он попробовал на язык: Листовёртов, Листовёртов… А ничего! Пусть. Новая жизнь с новой фамилией.

Но Каллиопа засмеялась и сказала, что это ужасно. Что она никогда не станет не то что К. Листовёртовой, но даже в домашнем партнерстве с А. Листовёртовым быть не согласна. И тут же уснула, носиком этак наивно и трогательно засопев.

Он прилег рядом и решил пожить с ней положенные десять лет.

Рано утром его разбудил курьер. Принес большой кожаный конверт с бронзовыми пуговицами и золотой маркой. Каллиопа спала, с лицом надменным и гордым своими страданиями. Видно было, что она тоскует по тому козлу, который ее бил. Хотя уже десять лет прошло.

Антон теперь уже Листовёртов расстегнул конверт. Там было хрупкое фарфоровое письмо в стиле «Веджвуд»: на шершавой зеленой пластинке тончайшими белыми письменами было сказано, что любящая тетя из Ноттингемшира жаждет обнять его и передать ему наследство. И подпись: Оливия Листовертофф.

Антон на цыпочках вышел из комнаты, спустился вниз, добрался до Вахрамеевки и через лес пошел в Ноттингемшир. Пришел весь грязный, потный, в рваных носках. Тетя Оливия усадила его на табуретку в ванну, напустила воду, сама присела рядышком. Вымыла ему ноги, вычистила грязь из-под ногтей, наклеила пластырь на мозоли. Всего его отполоскала и сама к нему под душ залезла. Она была очень даже ничего, несмотря на свои годы. У нее была грудь, как зефир ванильный бело-розовый. Антон сделал все, что положено. Потом прижался к ней и заплакал горькими слезами.