– Шелковые туники и парики, – поспешила ответить я.

– Ты так наряжалась в Александрии?

– И еще красилась.

– Неси сюда все. – Октавия закатила глаза к потолку. – Уж лучше краска, чем это.

Под ее присмотром Галлия закрепила парик на моих волосах. Когда я показывала рабыне, как правильно провести сурьмой длинные черные линии от наружных уголков глаз, Октавия чуть нахмурилась. Галлию интересовало все до мельчайших подробностей: желто-красная хна для рук, моринговое масло для лица, кусочек пемзы для удаления лишних волосков у бровей…

– Ты еще слишком юна для таких вещей, – строго сказала она. – Сотрешь себе кожу до дыр.

– Против этого есть особый крем.

Я показала коробочку, содержимое которой Хармион втирала в мое лицо по утрам. Галлия принюхалась и передала ее госпоже.

– И что, все женщины этим пользуются? – тихо спросила Октавия. – Хна, парики?

– В торжественных случаях, – ответила я.

Она посмотрела на Галлию.

– Римлянки тоже подкрашивают веки малахитом, хозяйка, – сказала та. – Просто не так ярко.

Вернувшись в комнату из купальни, я так и прыснула. Брат нарядился в длинный передник и золотой воротник-ожерелье, а немес, золотисто-синий головной убор фараона, занял место жемчужной диадемы. Александр посмотрел на меня и сердито скрестил руки на груди.

– Значит, тебе позволили переодеться в тунику, а я должен выйти в этом?

– Цезарь хотел, чтобы я показалась на людях в платье из бус.

– Как танцовщица? – ахнул он.

– Или продажная женщина, – прибавила я по-парфянски.

Октавия вежливо кашлянула.

– Нам пора в атрий. – Она с беспокойством одернула свою столу. – Брат готовится совершить жертвоприношение. Затем от Сената начнется шествие… – И с надеждой прибавила: – С вами ничего дурного не случится.

– Вы поедете на плоту за спиной Цезаря, – пояснила Галлия. – Плебеи побоятся его задеть и не станут кидать камни.

– А что они станут кидать? – осмелел Александр.

Галлия повернулась к Октавии, но та решительно покачала головой:

– Ничего. Вы будете очень близко от Цезаря. Я позабочусь об этом.

Мы с братом взялись за руки. В атрии Октавиан и Ливия объясняли Марцеллу с Тиберием, где будут их места во время триумфа. Правда, племянник Цезаря слушал вполуха, обмениваясь улыбками с Юлией. Стоило нам войти, как разговор оборвался. Агриппа и Юба перестали полировать клинки.

– Клянусь фуриями, вот это парик! – воскликнул Марцелл, приближаясь ко мне.

Все обернулись, а Юлия так и впилась в меня взглядом, полным нескрываемой злобы. Надо быть с ней поосторожнее, решила я.

– Где платье из бус? – осведомилась Ливия.

Значит, вовсе не Цезарь, а она лично желала меня унизить. Никто не ответил, и Ливия продолжала наступать:

– Где платье?

Галлия вышла вперед, заслонив меня.

– С ним произошла одна неприятность. Кошка решила, что это новая игрушка…

– Наглая шлюха. Вон с глаз моих!

Галлия отступила, но на ее место встала Октавия.

– Ливия, платье пропало.

– Лжешь! Я знаю, вы взяли его…

– Ты обвиняешь во лжи сестру Цезаря? – гневно вмешался ее супруг.

Жена пристыженно потупилась.

– Прости меня, Октавиан.

– Ты оскорбила не меня, а мою сестру.

Под пристальными взглядами собравшихся Ливия повернулась к золовке, чтобы обиженно процедить:

– Мне очень жаль.

Октавия еле заметно кивнула. Она сказала правду. Платья действительно больше не было: одной из рабынь велели продать его на рыночной площади. Галлия просто исказила истину. Ливия уставилась на меня, и мне вдруг захотелось превратиться в невидимку. Она никогда не забудет этого унижения. А винить во всем будет меня. Меня – и Галлию.