Зузана скривилась.

– Ну не все же козлы.

– Может, и не все. Наверное, бывают и нормальные.

– Он нормальный! Как думаешь, есть шанс, что парень окажется и не сволочью и без девушки? Я серьезно. Какова вероятность?

– Почти никакой.

– Знаю… – Зузана картинно откинулась назад и замерла в позе сломанной марионетки.

– Ты ведь нравишься Павлу. Уж он-то точно не сволочь.

– Ну да, Павел – душка, но когда я его вижу, у меня внутри не порхают бабочки.

– Бабочки, – вздохнула Кэроу. – Мне это знакомо. Знаешь, что я думаю? Бабочки есть в животе у каждого, они живут там всегда…

– Как бактерии?

– Нет, не как бактерии. Бабочки одного человека реагируют на бабочек другого на химическом уровне, как феромоны. И когда он приближается, твои бабочки начинают порхать. Они по-другому не могут – это химия.

– Химия… Вот тебе и романтика.

– Знаю. Глупые бабочки.

Идея показалась занятной, и Кэроу, открыв альбом, принялась рисовать кишки и желудок, заполненные бабочками. Латинское название им будет Papilio stomachus.

– Так если все это химия и тут ничего не поделаешь, значит, Болван все еще заставляет твоих бабочек порхать?

Кэроу оторвала взгляд от рисунка.

– Только не это! От него мои бабочки блюют.

Прикрыв губы рукой, Зузана согнулась пополам, подавила смех и только тогда смогла проглотить набранный в рот чай.

– Фу, гадость. У тебя полный желудок блевотины!

Продолжая работать карандашом, Кэроу ухмыльнулась.

– Вообще-то, у меня полный желудок дохлых бабочек. Их убил Каз.

Она сделала подпись к рисунку: «Papilio stomachus – хрупкие существа, чувствительные к холодам и предательству».

– Знаешь что? – сказала Зузана. – На такого могли повестись только бестолковые бабочки. Вырастишь других, у которых будет больше здравого смысла. Новых мудрых бабочек.

Кэроу любила Зузану за то, что та с удовольствием ей подыгрывала во всяких глупостях.

– Правильно! – Она подняла чашку. – За новых бабочек! Пусть они будут не такими глупыми, как предыдущие!

Наверное, сейчас они уже созревают в маленьких толстых коконах. А может быть и нет. Трудно и представить, чтобы то волшебное чувство трепетания в животе возникло в ближайшее время. Надо выбросить такие мысли из головы. Ей это не нужно. Испытывая жажду любви, она ощущала себя кошкой, трущейся о ноги и мяукающей: «Погладь меня, приласкай меня, посмотри на меня, люби меня!»

Лучше быть кошкой, взирающей сверху вниз с высокой стены загадочным бесстрастным взглядом. Она не даст себя погладить, ей никто не нужен. Вот бы стать такой кошкой, надменной и гордой…

«Стать такой кошкой!!!» – подписала она рисунок в уголке листа.

Кэроу мечтала быть самодостаточной, невозмутимой девушкой. И не могла. Одинокая, она боялась пустоты внутри себя. Страстно желала, чтобы рядом с ней был кто-нибудь. Кто ждал бы ее с зонтиком под дождем, чтобы довести до дома. И каждый раз встречал улыбкой. Кто танцевал бы с ней на балконе, держал обещания и хранил секреты, и берег бы их маленький мир.

Дверь открылась. Она посмотрела в зеркало и ругнулась про себя. За спинами нескольких вошедших туристов вновь мелькнула знакомая крылатая тень. Кэроу встала и пошла в женскую комнату, где Кишмиш ждал ее с запиской.

Опять лишь одно слово. Но сейчас этим словом было: «Пожалуйста».

Бримстоун никогда не говорил «пожалуйста». Торопливо шагая по улицам, Кэроу ощущала даже большее беспокойство, чем если бы увидела в записке что-нибудь вроде: «Сейчас или никогда!»

Встретившая ее на пороге Исса была как никогда тиха.

– Что случилось, Исса? Я в беде?

– Тсс. Проходи и постарайся не отчитывать его сегодня.