Возле очага в деревянном пенале Арриэтты была библиотека, состоявшая из набора тех миниатюрных томиков, которые так любили в Англии во времена королевы Виктории. Арриэтте они казались огромными, как церковная Библия. Среди них были: изданный Брюсом «Географический справочник Мальчика-с-пальчика», включающий самые современные для начала века названия, и «Словарь Мальчика-с-пальчика» с краткими объяснениями научных, философских и технических терминов, томик «Комедии Вильяма Шекспира для Мальчика-с-пальчика» с предисловием об авторе, ещё одна книжка с чистыми страницами, которая называлась «Памятные заметки», и последняя – по списку, но не по значению – любимейшая книга Арриэтты «Дневник Мальчика-с-пальчика с пословицами и поговорками», где для каждого дня года было своё изречение, а в предисловии давалось жизнеописание человечка по прозвищу Мальчик-с-пальчик, который женился на девушке по имени Мерси Лавиния Бамп. Титульный лист украшала гравюра, изображавшая их экипаж, запряжённый парой лошадей величиной с мышь. Арриэтта, умная девочка, знала, что лошади не могут быть такими маленькими, но не представляла, что Мальчик-с-пальчик показался бы добывайкам не таким уж крошкой.

Арриэтта научилась читать по этим книгам, а писать – копируя буквы с обоев на стене, для чего ей приходилось сворачивать голову набок. Даже умея писать, она не всегда делала записи в дневнике, однако почти каждый день снимала его с полки, чтобы прочитать очередное изречение. Сегодня там было написано: «Тише едешь – дальше будешь». Арриэтта отнесла книгу к очагу и села, поставив ноги на решётку.

– Что ты делаешь, Арриэтта? – спросила из кухни Хомили.

– Пишу дневник.

– А…

– Тебе что-нибудь нужно? – Арриэтта могла не бояться: Хомили любила, когда она пишет, и вообще поощряла все виды культуры. Сама она, бедняжка, даже букв не знала.

– Ничего, ничего! – сказала мать, грохоча крышками. – Успеется.

Арриэтта вынула карандаш. Это был маленький белый карандашик с привязанной к нему шёлковой ленточкой, снятый с бальной программки, но в крошечных ручках казался не меньше скалки.

– Арриэтта! – снова позвала из кухни Хомили.

– Да?

– Подбрось-ка немного угля в огонь.

Крепко ухватив книгу обеими руками, Арриэтта с усилием сняла её с колен. Они держали топливо – угольную крошку и измельчённое свечное сало – в оловянной горчичнице и подбрасывали его в очаг ложечкой для горчицы. Арриэтта чуть-чуть наклонила ложечку, стряхнула несколько крупинок, чтобы не затушить огонь, и осталась возле очага, наслаждаясь теплом. Это был замечательный очаг: дедушка смастерил его из цевочного колеса, которое когда-то стояло в прессе для приготовления сидра. Спицы колеса расходились в разные стороны, в центре имелось гнёздышко для самого очага, а над ним был колпак из воронки, подвешенной раструбом вниз. Через эту воронку некогда наливали керосин в лампу, стоявшую в холле. Целая система труб, отходившая от горлышка воронки, уносила дым наверх, в кухонный дымоход. Разжигали очаг полешками-спичками, а уж потом подбрасывали угольную крошку, и, когда он разгорался и железо раскалялось, Хомили ставила на спицы серебряный напёрсток с супом, чтобы потихоньку кипел, а Арриэтта калила орехи. Какие это были славные, уютные зимние вечера! Арриэтта с огромной книгой на коленях – иногда она читала родителям вслух, – Под с сапожной колодкой в руках (он умел шить замечательные башмаки из лайковых перчаток… теперь, увы, только для своей семьи) и Хомили, наконец-то закончив дела, со своим вязаньем.