Именно из-за меня они погибли.

И именно из-за меня могут погибнуть и остальные. Включая самого Сурова.

– Отставить плакать, ладно? – его губы изогнулись в мягкой улыбке.

– Стараюсь.

Он вдруг протянул руку и коснулся моего лица, убрал большим пальцем слезинку, дрожащую на щеке.

– Я сделаю все, чтобы обеспечить безопасность базы. Это моя работа. А ты должна постараться сделать то, что в твоих силах, Эля, чтобы спасти нас всех. Я не в восторге от этой идеи бесед с чужаком, но, уверен, ты справишься.

Он был намного старше – я не должна думать о том, что его прикосновения очень приятные. Я не должна думать о том, что мне нравится быть рядом.

Я отхлебнула кофе, показывая, что успокоилась, и Суров взял свою кружку и задумчиво глянул на стол, где лежали какие-то записи.

– Дубровский – фанатик, Эля, – произнес он. – Не доверяй ему. Пришелец для него высшее существо. Просто будь осторожна и держи меня в курсе.

Когда истек отведенный Суровым час, Дубровский снова собрал всех членов проекта.

– Мы проведем несколько сеансов, – сказал он. – Крылов и Воробей проведут настройку ловушки, установят защитный экран. Элеонора сможет присутствовать там без экранирующей одежды. Первый сеанс – это знакомство. Это самый важный этап. Я разработал методику по типу психотерапевтической коррекции.

– Поясните, – потребовал Севостьянов, нахмурив брови. – Какой именно коррекции вы хотите добиться?

Дубровский нетерпеливо поморщился.

– Я долгое время изучал методы работы с детьми с расстройствами аутистического спектра, – сказал он, – они выражаются в нарушениях нервного развития, и вытекающих из этого проблемах социального взаимодействия. Для начала нужно показать объекту, что эмоции означают для нас. Мы будем учить его говорить с нами на одном языке с помощью поведения и поведенческих реакций.

– Как ребенка? – хмыкнул Севостьянов, признавая методику Дубровского ничтожной. – Высшее существо, как вы изволили выражаться? Хочу напомнить вам, коллега, что пленник понимает нашу речь, знает, к чему приводят его действия и осознанно желает наступления последствий. Да это же просто смешно!

– Мы посмотрим, насколько это смешно, – Дубровский скрестил руки с победным видом и обратился ко мне: – Элеонора, вы готовы?

Очевидно, он видел один существенный недостаток в своей совершенной методике – меня. Я чувствовала это в его взгляде, в недоверчиво сжатых губах, в закрытой позе. Этот человек очень сомневался, что девушка без образования, дрожащая и напуганная, – лучшее оружие в земном арсенале.

Он велел подключить ко мне датчики и усадил в кресло. Десять минут он задавал разные вопросы, пытливо изучая все мои реакции. С каждым новым вопросом он мрачнел все сильнее.

– Он будет чувствовать все, что чувствуете вы, – наконец, он рухнул на стул и поднял на меня усталый взор: – Обмануть его невозможно. Он почувствует вашу боль и ненависть, вы это понимаете?

– Да.

– Ваши реакции на него враждебны.

Еще как.

– Я постараюсь, что-нибудь с этим сделать, – неуверенно сказала я.

Он дальнейших нападок Дубровского меня спас подполковник Суров, который приказал холодно:

– Времени уже нет. Начинайте эксперимент!

***

– Все происходящее будет записываться, – произнес Дубровский, когда мы преодолели второе кольцо света и остановились рядом с ловушкой. – Нужно просто соблюдать все инструкции.

За моей спиной, за стеклом, просматривалась комната, залитая светом. Когда я впервые посмотрела на пленника, мое сердце сбилось с ритма, заколотило во всю мощь, толкая кровь в горло и виски.