На лице Рапосо расплывается довольная улыбка. Он только что добавил четвертого валета – валета бастос – к остальным трем.

– Вот теперь дело другое, – говорит Рапосо.

Повисает пауза. На этот раз после недолгого колебания слово берет Санчес Террон.

– Насколько я понимаю, у вас есть надежные связи в Париже.

– Я провел там какое-то время… Неплохо знаю город. И его опасности.

Услышав последнее слово, философ заморгал.

– Физическая неприкосновенность обоих путешественников, – уточняет он, – задача первостепенная.

– Неужто первостепеннее первостепенной?

– Разумеется!

Глаза Рапосо, обрамленные с двух сторон пышными бакенбардами, медленно, задумчиво соскальзывают с игральных карт и рассматривают перламутровые пуговицы на камзоле Критика из Овьедо. Затем по пышному галстуку поднимаются к его глазам.

– Вас понял, – невозмутимо произносит он.

Санчес Террон внимательно наблюдает за выражением его лица. Затем оборачивается к Игеруэле и угрюмо смотрит на него, требуя разъяснений.

– Однако это, – добавляет тот, – не исключает чрезвычайных мер в том случае, если вы, сеньор Рапосо, сочтете необходимым к ним прибегнуть.

– Чрезвычайных мер? – Рапосо пощипывает бакенбарду. – А, ну да.

Академики переглядываются: Санчес Террон – недоверчиво, Игеруэла – умиротворяюще.

– Было бы идеально, – намекает издатель, – если бы упомянутые меры вынудили этих двух сеньоров отказаться от своей затеи.

– Меры, вы говорите, – бормочет Рапосо, словно не до конца понимая значение этого слова.

– Точно так.

– А если обычных мер окажется недостаточно?

Игеруэла съеживается, как каракатица, – не хватает только чернильного облака.

– Не понимаю, куда вы клоните.

– Все вы отлично понимаете. – Рапосо засовывает валетов обратно в колоду и осторожно ее тасует. – Расскажите лучше, как мне действовать, если, несмотря на все меры, эти кабальеро все-таки достанут свои книги?

Игеруэла открывает рот, собираясь ответить, но Санчес Террон опережает его.

– В этом случае мы вам даем карт-бланш, чтобы самому решать, каким способом их отобрать.

Если первоначально моральное превосходство философ собирался оставить за собой, ему это не удалось. Рапосо смотрит на него с откровенным презрением.

– Карт-бланш – это значит белое письмо, так?

– Так.

– А насколько белое?

– Белоснежное…

Рапосо искоса посматривает на Игеруэлу, желая убедиться, что тот слушает внимательно. Затем выкладывает колоду на скатерть.

– Белоснежные письма нынче недешевы, сеньоры.

– Все расходы будут покрыты, – заверяет его издатель. – За вычетом суммы, которую вы уже получили.

Он сует руку во внутренний карман камзола и достает мешочек – в нем спрятаны 6080 реалов, отчеканенных в девятнадцати унциях золота, – и протягивает Рапосо. Тот взвешивает мошну на ладони, не открывая, и с невозмутимой наглостью смотрит сперва на одного академика, затем на другого.

– Расходы-то небось на двоих?

Санчес Террон беспокойно ерзает на стуле.

– Не ваше дело, – отрезает он недовольным тоном.

Рапосо удовлетворенно кивает, убирая кошелек.

– Вы правы. Не мое.

Снова повисает пауза. Рапосо молчаливо разглядывает обоих, в его глазах заметен странный игривый блеск.

– А в карты вы играете? – внезапно интересуется он. – В поддавки или еще во что-нибудь?

– Я играю, – выдавливает из себя Игеруэла.

– А я – ни в коем случае, – презрительно заявляет Санчес Террон.

– В карточной игре либо выигрываешь, либо проигрываешь… Главное – одни карты всегда нападают на другие… Вы слышите меня?

– Да…

Рапосо ставит локти на стол, смотрит на колоду, затем снова поворачивается к философу. В это мгновение Санчесу Террону кажется, что у Рапосо на боку под камзолом торчит рукоять кинжала.