Я молчал. Я не сказал ни одного слова. Ангел. Я – ангел. Впрочем, это известно всем. Просто выдался не мой день, его надо было переварить. А это было трудно. В тридцать три года, когда начинаешь свой бизнес, – это еще трудно…
Наконец я сел в машину, мгновенно промочив насквозь зад штанов и спину пиджака, завел мотор, и мы выехали со стоянки. Я продолжал молчать. А что, собственно, я должен был кому-то говорить? И зачем?
Теперь мы молчали оба. Лена дулась и сопела.
Мы выехали на шикарные Елисейские Поля. Снова вовсю светило солнце. Люди улыбались, посматривая на нас и на машину. Мы были красивой парой.
В смысле, я с Ленкой, а не я с «Мерседесом». Париж снова жил, любил и куда-то бежал. Я продолжал молчать.
С момента выхода из банка из меня не вышло ни одного слова. Во мне все кипело и ненавидело. Я душил с утра покусанный руль кабриолета и точно знал, что если я прибью сейчас эту длинноногую скотину, то присяжные меня оправдают. Единогласно. Говорить не было сил. Видения агонизирующего, но до деталей знакомого тела затмевали движение машин около avenue George V. Я продолжал молчать и только скрипел глазами.
И тут, посередине Полей, в центре Пятой республики, в мае месяце, распугивая прохожих и полицейских, раздался душераздирающий крик на русском языке не очень русской Лены Штейнбок прямо в лицо уже двадцать минут глухонемому мне:
– ПЕРЕСТАНЬ НА МЕНЯ КРИЧАТЬ!!! УГОМОНИСЬ!!! СЛЫШИШЬ?!!!!
Это было очень смешно и смешно неожиданно. Я остановил машину и все ей простил. Потому что когда любишь – все прощаешь. И по-другому не бывает.
Мы очень близкие друзья. Ленка часто бывает в Москве и всегда говорит, вспоминая прожитые вместе годы:
– Конечно, у тебя после меня много чего было. И твоя жена просто создана для тебя. Она идеал. И вы любите друг друга. Но никто в жизни не доводил тебя так, как я! И убить-то ты хотел только меня, любимый!
И с гордостью улыбается. Может быть, в этом и есть женское счастье?..
Пусть позовут в Думу на обсуждение закона, я им много еще чего могу рассказать…
Большой специалист, знаете ли…
А Ленка как была романтиком, так и осталась: «Никто, кроме меня, не доводил…»
Наивная…
О дивный третий мир
– Сейчас я отойду, и он все вспомнит. Это такая болезнь индивидуальная и редкая. Доброгеймер… Вместо Альцгеймера. Альц куда-то делся. Отпал. А вот Геймер остался. Не обращайте внимания. Продолжайте. Мне даже очень интересно…
Добрые и гуманитарные как груз глаза любимой могли распугать стаю голодных гиен в саванне.
– Да Наташа я, блин, Наташа! Ну, Александр, ну что такое? Я, между прочим, после нашего знакомства разошлась с мужем. И по телику тебя часто вижу. И книжку купила. А вот самой позвонить уже неудобно было… Понимаешь? – В словах незнакомки звучала слегка горьковатая женская раздраженность.
Я понимал. Моя дама тоже. Но как-то по-своему…
– А вы кто? – неожиданно раздался продиктованный естественной обидой девичий вопрос, постепенно переходящий в глухонемой женский вопль. – Я вот Наташа из Иркутска. А вы, наверное, жена? Сразу видно. Да вы ничего такого не думайте. Мы с Александром познакомились десять лет назад, я была еще с двумя подругами. Сначала было очень страшно. А потом как-то все здорово получилось и даже забавно. Правда, Александр? Давайте отойдем в тень, а то здесь сгорим скоро. Как же я рада тебя видеть!
Аппетитная фигура последовала под пальму. Конвой и я направились следом.
Пляжные продавцы разносили холодные тайские кокосы с трубочками. Мы молча стали посасывать молоко из гигантских орехов. Здоровенькая сибирячка провела какой-то мгновенно разовый отсос белой искрящейся жидкости и смешно хрюкнула правой ноздрей.