– Подожди.

– Да я ж тебе сказал, что это не то, – говорит помреж актеру.

Солдаты стали повторять. В зале начался смех. Он не может понять, в чем дело, и когда повернулся, то увидел, что они повторяли каждое его движение, которое он делал. Он сразу догадался, встал по стойке смирно – те тоже подтянулись – повернулся и сделал вид, что нужно уйти. Таким образом он увел их со сцены.

Иду я как-то по Арбату, довольно знаменательная улица для нашей страны, для Москвы в том числе. Смотрю, стоит лоток, написано МОРОЖЕНОЕ и бумажка – РОЗПРОДОЖА. Там стоит совершенно определенной внешности молодая девушка. Я так достаю телефон и собираюсь сфотографировать, чтобы выложить потом в социальные сети. Она вдруг вытаскивает эту бумажку и прячет ее за спину. Я говорю:

– А в чем дело вообще?

– Не надо это тут фотографировать, – заводится она.

– Почему не надо? Вы стоите в центре Москвы, это моя страна, это русский язык. Мало того, что вы его не знаете, так вы еще и пишите с ошибками. Бумажку на место, нужно нормально писать, это центр Москвы.

Собирается толпа.

– Ничего не знаю, – отвечает она и ест это мороженное.

– Кто твой хозяин?

– Не знаю ничего, фотографируй свидетельство.

Я его сфотографировала и ушла. Проходит неделя, я иду на репетицию с Юрием Башметом, как сейчас помню, вижу тот же лоток. Что я делаю? Я так беру, приготовилась, через очередь хватаю бумажку и говорю:

– А вот теперь я ее взяла. Понятно? И писать надо грамотно.

И тут очередь говорит:

– Девушка, какие проблемы? В чем дело?

Я открываю бумагу и говорю:

– Писать надо грамотно.

А там написано: «РАСПРОДАЖА». Я другу говорю:

– Так, все, уходим, уходим, уходим, – и мы ушли.

В какой-то момент своей жизни я написала песню «Сенбернары». И фанаты мне подарили сенбернара. Мы стали его растить в городе, но дело в том, что он быстро рос. Сначала он съел все углы в квартире, которую я снимала, и мы съехали. Въезжаем мы на дачу, и так совпало, что одна кинокомпания решила снять обо мне сюжет.

– Давайте снимем план здесь, давайте вы будите кататься на велосипеде. А вы можете съехать на пузе на перилах со второго этажа?

– Подождите, на пузе со второго этажа я съезжать не буду. Это уже лишнее.

В какой-то момент они видят такой рупор и говорят:

– О, вот эта штука нам тоже нужна. Так, посмотрим, как же нам ее применить, как применить. А, значит, смотрите, Диана, вы открываете мансарду и говорите в этот рупор: «Робеспьер Арбенин, в пять часов просьба пройти на обед».

– Это как-то тупо.

– Поверьте, будет классно.

– Ну, хорошо, – я согласилась.

Первый дубль я распахиваю окно и кричу в этот рупор: «Робеспьер Арбенин, пять часов вечера, пора ужинать».

Они говорят:

– Спасибо, еще один дубль.

Я опять распахиваю:

– Робеспьер Арбенин, – а Робеспьер в этот момент подбегает: «Гав-гав-гав».

Второй дубль, третий, четвертый… Вдруг в какой-то момент распахивается окно противоположного дома, который стоит прямо рядом, высовывается мужчина, крутит у виска и говорит:

– Чокнутая.

Вот так я въехала на дачу.

Я ждала три года, чтобы сводить детей в более осознанном возрасте в зоопарк. И вот мы ходим от клетки к клетке, они смотрят, постоянно задают мне вопрос:

– Когда же звери выйдут на волю? Как они тут живут? – и многие другие вопросы.

Посмотрели на белых медведей. Всю дорогу Тема ходил и говорил:

– А где жираф?

И все это подогревала наша бабушка:

– Ой, нужно обязательно детям показать жирафа.

Я не понимаю, почему свет клином сошелся на этом жирафе?! Мы ходим, ходим, ходим, в какой-то момент я вижу: клетка, огромная толпа – и понимаю, что, это вероятно, то, что нам нужно.